Александр Сидоров - Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)

Убийства происходили каждый день, вернее, каждую ночь. Кто успевал вскрикнуть, кто и так… Гибло много людей: один в карты проиграл, другого проиграли. Утром складывали трупы у ворот. За ночь собиралось два-три трупа, иногда — больше, штабель накладывался. Из вновь прибывших обычно мёртвыми оказывалось человек пять. Сначала было удивительно, потом к этому привыкли… («Штрафники». — «Родина», № 6–7, 1991).

Кому-то этот рассказ может показаться диким: как же так, ведь речь идёт не об уголовниках, а об обычных солдатах! Однако что значит «обычный солдат»? Штрафные части пополнялись преимущественно всё же не из самых дисциплинированных бойцов. А в Действующей армии оказалось немало уголовников, которые к моменту войны просто не успели «осесть» в лагерях: их не «замели» органы правопорядка. Зато под мобилизацию эти «урки» попали. И, конечно, в армии были первыми кандидатами в «штрафники». Любой командир нормальной части в первую очередь избавлялся именно от них. Ну, а в штрафных ротах эти ребята насаждали свои «законы»…

Колоритный образ «штрафника» рисует Евгений Яковлевич Весник, имя которого мы уже упоминали выше:

…Восточная Пруссия, 1945 год. Как сейчас помню: не даёт немецкий пулемётчик, оставленный в арьергарде, провезти через поляну наши стопятидесятимиллиметровые пушки-гаубицы — тяжёлые, неповоротливые, прицепленные к мощнейшим американским тракторам «Катер-Пиллер Д-6». Рядовой Кузнецов Василий — «беломорканальник», осуждённый на 10 лет (как попал он на фронт — прямо из лагеря или побывав в штрафной роте и искупив свою вину кровью, — не помню), получил от меня приказ: пробраться к дому, из которого ведётся огонь, и ликвидировать огневую точку. Через полчаса пулемёт замолк. А ещё через десять минут Вася принёс затвор немецкого пулемёта и…голову стрелявшего немца.

— Боже мой! Зачем голова? — вскричал я.

— Товарищ гвардии лейтенант, вы могли бы подумать, что я затвор с брошенного пулемёта снял, а стрелявший сам ушёл… Я голову его принёс как факт, как доказательство!

Я представил его к ордену Славы и первый раз увидел, как он плакал! Навзрыд!

…Убеждён, что Вася в преступный мир не вернулся. Свою целительную роль сыграли доверие и поощрение!

Мы бы, конечно, были рады разделить мнение Е. Весника. Но, к сожалению, приходится высказать некоторые сомнения. Уже по рассказанному эпизоду видно, что герой Вася не отказался от своих прежних замашек. Обычай отрезать голову для «предъявления» — чисто гулаговский. Правда, практиковался он не зэками. Охота за «головками» представляла собой очень доходный промысел. Например, за поимку беглых лагерников НКВД выплачивало охотникам Северной Сибири (а также карелам, казахам и другим аборигенам в местностях, где были расположены лагеря) премии деньгами и дефицитными товарами — сахаром, мукой, мануфактурой, порохом и пр. Ж. Росси в «Справочнике по ГУЛАГе» сообщает:

«Т. к. поймать беглеца, а потом вести его по тундре трудно и опасно, его пристреливают, отрезывают голову и прячут от зверя. Когда соберется достаточно, мешок с «головками» погружают на санки или в лодку и отвозят «заказчику». Мешок выглядит так, как если бы в нём были арбузы»…

Интересно, что документы на выплату «премиальных» оформлялись счетоводами, которые чаще всего были заключёнными. Так что зэки легко перенимали «нравственные принципы» гулаговского начальства.

Для Васи отрезание чужой головы было поступком совершенно естественным, всё равно как намазывание бутерброда. В самом деле: ведь нужно доказательство — вот и получите! Так же естественно и зарезать человека, который чем-то мешает, стоит на твоём пути, не то сказал или не так поступил. А что тут такого? Не зря же в уголовном фольклоре существует поговорка: «Ему человека зарезать — как высморкаться»…

К сожалению, в уголовном фольклоре почти не отразился героический быт «блатных» защитников страны. Хотя до нас дошла довольно популярная песня — обращение «штрафника»-уголовника к своей любимой:

Дальнейшие события показали: преступные, зверские инстинкты во время войны проявляются с особой силой, как только для этого создаются хотя бы маломальские условия. Повторим: преступники и на фронте оставались преступниками, в их среде привычным делом были пьянки, картёжные игры, поножовщина. При удобном случае они не брезговали грабежом или мародёрством. Видимо, это было достаточно очевидно и для военного командования Красной Армии. Поэтому с резким изменением положения на театре военных действий в пользу СССР было решено прекратить пополнение действующей армии профессиональными преступниками — «урками». В 1944 году в соответствии со специальным распоряжением ГУЛАГа перестали призывать на фронт неоднократно судимых уголовников, в том числе и «сидельцев», отбывавших сроки наказания за незначительные преступления — если эти преступления были рецидивными.

В отношении же сражающихся на фронтах «блатных» стали всё чаще применяться суровые методы воздействия. Но если на своей территории «уркаганов» ещё удавалось сдержать жёсткими мерами (например, двое из «штрафников», подделывавших печати, по свидетельству Мамаева, были расстреляны), то при вступлении на территорию противника — особенно в Германию — стихия вырвалась из-под контроля.

Об этой странице войны в нашей исторической и художественной литературе до последнего времени говорить было не принято. Даже сегодня тема жестокости и насилия над мирным населением оккупированной Германии стыдливо замалчивается. Но к нашему разговору она имеет непосредственное отношение.