Питер Хизер - Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть

Еще больший интерес представляет общее описание Карла Великого за работой, с которого в поэме начинается рассказ об Ахене: Карл – великий, но сострадательный победитель в бесчисленных войнах, являющий собой саму щедрость ко всем своим верным сподвижникам. Он также смиряет гордых, возвышает слабых (бла-бла-бла), но потом становится еще интереснее:

А причина, по которой он может делать все это, – его превосходный интеллект и набожность, которые позволяют лишь ему одному понимать, чего хочет Бог:

Поэт утверждает, что у Карла Великого существуют единственно тесные взаимоотношения со Всемогущим, и снабжает его соответствующим перечнем служебных обязанностей, который попирает все известные нам прерогативы папской власти: он не только вынуждает варваров стать христианами, но и определяет правильное поведение для всех своих подданных. Несмотря на то что к папе римскому Льву проявлено величайшее уважение, его религиозная власть меркнет и становится относительно незначительной рядом с прямой связью Карла Великого с Всемогущим. Действительно, король Франции все знал о проблемах папы Льва задолго до прибытия из Рима посланца именно потому, что Бог послал ему весть об этом во сне. На картине, нарисованной нашим поэтом, отношения Карла Великого с Богом дают ему политическую, нравственную и религиозную власть, превосходящую власть любого возможного соперника, даже apostolicus ’а – епископа Рима [252]. Прежде чем отмахнуться от этого как от слов, которые сказал бы любой поэт при дворе Каролингов, мы должны более внимательно рассмотреть унаследованные традиции политической и религиозной власти, в рамках которой действовали и Карл Великий, и папа римский Лев.

В Риме во времена Деяний святых апостолов уже существовала христианская община. На тот момент, когда новая религия стала распространяться среди последующих поколений, уже существовала более обширная христианская цивилизация или обитаемое пространство (как называли ее сами христиане), принявшая форму медленно растущего числа автономных конгрегаций, которыми оказались усеяны главные города Средиземноморья (как лягушками вокруг пруда, по известному выражению Сократа). Эти конгрегации были сами по себе и лишь периодически вступали в контакт друг с другом, особенно потому, что Римское государство время от времени начинало их преследовать. Не существовало никакой официальной установленной иерархии религиозной власти ни между этими конгрегациями, ни даже, для начала, внутри их самих, так как требовалось время, чтобы придать официальный статус положению священников и епископов, а общим руководством и богословским анализом иногда занимались те, кого мы теперь назвали бы представителями мирян. Но из тумана, окутывающего этот самый ранний период истории христианства, проглядывает случайный момент ясности, который показывает, что конгрегация Рима, и в частности ее руководство, занимали особенно престижное положение благодаря своей связи с двумя величайшими лидерами раннего христианства – Петром и Павлом. Этот особый престиж уже упоминался в известном письме Игнатия Антиохийского, датируемом первым десятилетием II в., и мог при случае превратиться в необычную степень религиозной власти. От этого же времени сохранилось знаменитое письмо папы римского Клемента I от 96 г., адресованное христианской общине Коринфа, в котором он вмешивается во внутренний коринфский спор о правах священников. А сто лет спустя более широко действовал папа римский Виктор I, отлучая от церкви любых христиан (так называемых приверженцев 14-го дня), которые настаивали на праздновании Пасхи в один и тот же день с еврейским Песахом. Римская конгрегация сама по себе неуклонно росла и уже в 253 г. при папе Корнелии состояла помимо епископа из не менее чем сорока шести священников, семи дьяконов, семи субдьяконов, пятидесяти двух экзорцистов, разнообразных лекторов и привратников. Но ввиду того что в христианстве в целом еще не было официально признанной иерархической структуры, вмешательство Рима в дела других общин ограничивалось редкими формулировками общих принципов (вроде отлучения от церкви, проводимого папой Виктором) или отдельными моментами, когда другая конгрегация просила римское руководство разрешить трудный вопрос. Немного драгоценных примеров таких просьб, датируемых до 300 г., дошли до наших дней, но нет и намека на то, что уцелевшие свидетельства сохраняют лишь верхушку от какого-нибудь огромного растаявшего айсберга [253].

Все это изменилось в начале IV в. с обращением императора Константина в христианство и последующим его превращением в официальную религию Римского государства. Пока этот процесс разворачивался на фоне все возраставшего числа обращенных в новую веру, в результате чего число христианских конгрегаций на территории империи умножилось вне всякой меры, церковь обрела свою первую внятную властную структуру. Впервые это узаконило роль папства в христианстве в целом. По сравнению с более поздними моделями развития и даже с тем, что разные папы любили говорить о себе в то время, то, как эти новые структуры функционировали, несколько удивляет.

Значение римской епархии в рамках этого нового внутреннего устройства было официально признано во всем христианском мире (границы которого вскоре совпали с границами империи). Одно из основных последствий обращения в христианство Константина состояло в том, чтобы позволить – на самом деле дать право, за которое он заплатил из имперской казны, – возникнуть традиции: при необходимости решения серьезных вопросов руководители христианских общин со всей империи собирались вместе на Вселенские соборы. Первый из них был проведен в Никее в 325 г., и его шестой канон (каноны представляли собой список решений собора) признал особый апостольский статус, который был придан епископу Римской епархии, потому что она была основана святым Петром. На практике означало это несколько важных моментов. Первый и самый специфический: все епископы больше не считались равными. Некоторые епархии получали ранг митрополии (а епископы, соответственно, становились архиепископами, хотя этот термин еще не был в ходу) с установленными правами вмешиваться определенным образом в управление подчиненными епархиями их провинции: созывать регулярные синоды для поддержания норм веры и религиозной практики и утверждения выборов епископов. Я использую слово «провинция» намеренно. За редким исключением это были столицы существовавших римских имперских провинций, которым требовался ранг митрополии, а территория их власти обычно совпадала с границами провинций. Возникнув более или менее внезапно, административные церковные иерархии начали копировать иерархии имперского управления. В рамках этой реорганизации Римская епархия получила права митрополии на значительной территории вокруг города [254].