Алексей Бокщанин - Лики Срединного царства. Занимательные и познавательные сюжеты средневековой истории Китая

В 1711 году прошел процесс по делу литератора Дай Минши. Это был его второй арест. На этот раз в его трудах обнаружили упоминание императорских девизов правления минских ванов, правивших в Южном Китае после захвата Пекина маньчжурами в 1644 году. Расценив это как признание династии Цин незаконной, власти безжалостно расправились с Дай Минши. Он был четвертован, а его родня и друзья, написавшие предисловия к его сочинениям, более ста человек, — казнены. В 20-х годах XVIII века наиболее громким стал суд над уже умершим историком, литературоведом и медиком Люй Люляном. Он отказался служить маньчжурам, оплакивал гибель империи Мин, а в своих трудах допускал антиманьчжурские высказывания. Его тело вырыли из могилы и разрубили на части, его родных и учеников казнили, а труды запретили и сожгли.

В XVIII столетии отмечено несколько сот «письменных судилищ» и запретов на те или иные произведения. «Литературная инквизиция» достигла своего апогея при императоре Хунли, пик ее пришелся на 70–80-е годы. Человека могли казнить только за хранение неофициальных трудов по истории эпохи Мин, за посмертное издание трудов ранее казненного ученого или литератора, за изменение текста высочайше утвержденного издания. Могли отправить в ссылку за написание грустных стихов, за упоминание о слезах, что расценивалось как скорбь по низвергнутой династии Мин. Литератор мог поплатиться жизнью за вольную или невольную игру слов. В китайском языке это обычное явление, ибо один и тот же иероглиф зачастую имеет несколько значений. Так, поэта Ху Чжунцзао арестовали всего за одну строку из поэмы. Из-за двойного смысла иероглифа вместо «порок и добродетель» здесь можно было прочесть «распутная [династия] Цин». Поэта обезглавили, а у его семьи конфисковали все имущество, включая землю. Другой стихотворец, Сюй Шукуй, поплатился за строфы, имевшие иносказательный подтекст. Во фразе: «Отодвигаю в сторону кувшин с вином, желая снова повидать вас послезавтра» охотники за крамолой углядели иное: «Отодвигаю в сторону маньчжуров, желаю снова видеть Сына Неба [из династии] Мин». В строфе: «Завтра утром расправлю крылья, одним взмахом достигну столицы [династии] Цин» ревностные верноподданные узрели скрытый смысл: «Когда дом Мин расправит крылья, он одним взмахом сметет столицу Цин». Автора бросили на плаху, дабы другим было неповадно играть словами. Уже умершего мэтра официальной поэзии Шэнь Дэцяня подвергли посмертному надругательству за одну-единственную фразу из стихотворения о бордовом пионе: «Хоть и подделываетесь под красное, вы все же не по-настоящему красного цвета. Ведь вы другого сорта, как же вы можете называть себя царем цветов?!» Слово «красный» могло быть истолковано как намек на основателя династии Мин — Чжу Юаньчжана (правил в 1368–1398 годах), чей фамильный иероглиф (Чжу) означает «красный». Маньчжуры усмотрели в этом намек на незаконность своего господства в Китае, а смысл двух строф истолковали так: «Хоть вы и захватили власть у династии Мин, но вы не из породы государей. Ведь вы же иноземцы, так как же вы можете именоваться императорами?!» Лингвист и литератор Ван Сихоу пренебрег запретом на личные имена цинских императоров, фактически поставив под вопрос их законность, за что оказался на эшафоте, а двадцать его родственников — в тюрьме. Семерых его сыновей и внуков превратили в рабов. Были сожжены все произведения поэта Цянь Цяньи за звучавшую в них скорбь по поводу тяжелой судьбы родины и обличения жестокости маньчжуров.

Хунли решил поставить под свой неусыпный контроль всю творческую мысль — и прошлого и настоящего. По его приказу специальные комиссии чиновников пересматривали все письменное наследие Китая начиная с древности. Даже из сочинений Конфуция была вычеркнута фраза о том, что правитель-тиран не имеет права рассчитывать на верность подданных. Повальное цензурование охватило всю страну. Нельзя было упоминать личные (табуированные) имена маньчжурских правителей. Из текстов вымарывалось все «оскорбительное» для маньчжуров и прежних завоевателей-«варваров» (гуннов, киданей, тангутов, чжурчжэней и монголов). Запрещалось писать о защите границ Китая от этих «варваров». Исключались всякие упоминания об оппозиционных политических союзах и группировках эпохи Мин («Дунлинь», «Фушэ», «Цзишэ»). Вычеркивались все места, кои содержали или могли быть поняты как критические, вольнолюбивые, реформаторские и антиправительственные высказывания. Категорически запрещалось выступать против конфуцианской ортодоксии. Все, что противоречило учению Чжу Си (1130–1200), искоренялось. Нельзя было обличать коррумпированную бюрократию предшествующих династий, что могло быть понято как косвенная критика цинского госаппарата. Произведения, содержавшие перечисленные выше виды «крамолы», подлежали либо полному уничтожению и запрещению, либо сокращению за счет изъятия опасных глав или отрывков и фраз. Созданная Хунли особая комиссия составила в 1782 году первый индекс запрещенных книг. Под страхом тяжелых наказаний они изымались у населения и сжигались. Всякий, кто их продолжал хранить, а тем более тайно переиздавать, предавался смертной казни.

Чиновники устроили настоящую охоту на опальные издания и на их владельцев. Запрещенные книги повсеместно уничтожались. На городских площадях запылали костры. С 1774 по 1782 год в огонь было брошено без малого 14 тысяч запрещенных книг. Это были многотомные ксилографические издания, каждое из которых состояло из нескольких книжек, обернутых закреплявшейся костяными застежками папкой из обшитого цветной материей картона или помещенных между двумя деревянными дощечками, скрепленными шелковым шнурком. Люди осуждающе смотрели на это варварство, ибо в Китае издавна утвердился культ иероглифа, написанного кистью или отпечатанного с деревянных досок. Бумага с иероглифами вообще считалась священной. Такую случайно выброшенную бумагу собирали специально выделенные для этого люди, которые относили ее на особые алтари и там сжигали, сопровождая это поклонами и почтительными заклинаниями. В стране веками культивировалось особое преклонение перед книгой. Она была одним из символов китайской цивилизации, и костры из книг еще раз убеждали китайцев, что маньчжуры — это «северные варвары». Кроме того, в «черные списки» были внесены как «развращающие» некоторые эпические сказания, воспевавшие национальных героев Китая, а также ряд романов, многие новеллы и повести бытового жанра. Маньчжуры объявили «аморальными» такие замечательные произведения, как «Речные заводи», «Цзинь, Пин, Мэй» и «Западный флигель».

Помимо индексов запрещенных изданий составлялись огромные списки книг, «не заслуживавших внимания», но не подлежавших сожжению. Такие произведения не рекомендовалось изучать, публиковать и использовать при преподавании. Из разрешенных к переизданию произведений императорская комиссия и чиновники на местах также выбрасывали опасные для маньчжуров или сомнительные, с их точки зрения, главы, абзацы и фразы. Сокращения зачастую меняли главный смысл книги.