Любовь Воробьёва - Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.

Царь провёл с Поссевино три беседы, доказав, что владеет мастерством богословской полемики и обладает «обширными знаниями, богатством памяти, живостью ума, силой диалектики» {93} . Основное внимание было уделено пониманию правоверия [35].

Царь твёрдо и последовательно изложил свои взгляды на «римскую веру», в которой 70 вер, объявил смешными и нелепыми претензии папы, который хвастливо мнит себя сопрестольником Христу и Петру апостолу. Не оставив без ответа ни один из аргументов посланца Рима, Иоанн объяснил, почему Руси не сойтись с Римом в вере: «Если повсюду в Европе наблюдается отступление от правоверия, везде христианство с ересью смешано, то у нас на Руси этого нет, а вера процветает. Наша вера христианская с издавних лет была сама по себе, а Римская церковь сама по себе».

Православный царь не позволил самонадеянному иезуиту поучать себя в вопросах богословия и тот, не добившись перехода Москвы под покровительство папы, вскоре после заключения Ям-Запольского договора вернулся в Рим ни с чем.

Иоанн IV намеревался продолжить борьбу за Эстляндию со Швецией. Весной 1582 г. русские полки наголову разбили шведов под Ямом. В сентябре 1582 г. шведы после неудачных штурмов крепости Орешек в устье Невы (ныне Шлиссельбург) и понеся большие потери, были вынуждены отступить. В военной конфронтации один на один Швеция явно уступала Московскому государству. Но здесь снова возникла перспектива войны на нескольких фронтах. Баторий угрожал вступить в борьбу за Нарву, если Иоанн IV вернёт этот город и прорвётся к Балтике. В 1583 г. Ногайская орда предприняла наступление на территории давно завоёванных «царств» в Поволжье. Это вторжение грозило перерасти в новую войну.

В такой обстановке в мае 1583 г. на реке Плюса Москва согласилась на перемирие со Стокгольмом, которое было заключено сроком на три года. Плюсское перемирие явились завершением крупнейшей из войн русской истории — борьбы за Ливонию, осложнённую жестокими столкновениями с Крымом, Польшей и Швецией. Швеция получила Эстляндию и сверх того русские крепости по берегу Финского залива от Наровы до Ладожского озера (Иван-город, Ям, Копорье, Орешек, Корелу) [36]. Остров Сааремаа и Муху остались за Данией, но в 1645 г. по результатам датско-шведской войны Дания была вынуждена отказаться от них в пользу Швеции.

По современным меркам век Иоанна был краток. Он прожил 54 года. Через год после Ливонской войны его жизнь клонилась к закату. Он тяжело болел. Существует версия, что его отравили. Перед смертью Грозный приказал отпустить всех пленных. А в последние часы жизни он, по древнему обычаю, постригся в иноки, ибо помнил слова Христа в Святом Евангелии: «То, что для людей высоко, для Бога — мерзость». И перед Всевышним Судией предстал не преемник двух великих династий — Рюриковичей и Палеологов, гордый своей династической исключительностью в мире коронованных особ; не Первый Царь в русской истории, при котором функция Священного Царства, некогда принадлежавшая Константинополю, перешла к Москве; не выдающийся стратег и государственный деятель, превративший Русь в огромную державу и направивший её развитие по имперскому пути; не беспощадный борец с изменой боярских родовых кланов — главных разрушителей Руси в период Великой Смуты, последовавшей через 20 лет после смерти Иоанна; не убеждённый и твёрдый защитник православия перед лицом религиозной экспансии высокомерного Рима. Перед Высшим Судией предстал смиренный инок Иона. И в этом акте Иоанн явил себя как истинно русский и православный человек. «Ничем я не горжусь и не хвастаюсь, и нечем мне гордиться, ибо я исполняю свой царский долг и никого не считаю выше себя», — писал Иоанн Курбскому {94} . Он верил в Страшный Суд. Верил, что ему, как рабу Божию, предстоит суд не только за свои грехи, вольные и невольные, но и за грехи своих подданных, совершённые из-за его неосмотрительности.

Что касается суда людского, то многомерность и трагизм личности грозного царя, дерзновенные цели, сложность времени, в котором он действовал, а также рассмотрение эпохи Иоанна Грозного не изолированно, а в едином потоке исторических взаимосвязей, не допускают однозначных и поверхностных оценок. Трудно не согласиться с подходом доктора исторических наук, профессора А.Н. Боханова, выбравшего в качестве эпиграфа к своей фундаментальной и чрезвычайно интересной книге об Иоанне Грозном следующий пушкинский завет:

Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу, Своих царей великих поминают За их труды, за славу, за добро — А за грехи, за тёмные деянья, Спасителя смиренно умоляют {95} .

В ходе Ливонской войны Московскому государству, уничтожившему Ливонский орден, так и не удалось обеспечить себе выход к гаваням на Балтийском море. Эта стратегическая задача, поставленная Первым Царём России Иоанном IV Грозным, будет решена в начале XVIII столетия Петром I. Прорыв к Балтике, сопряжённый с огромными жертвами, превратит Россию в империю, а её царя Петра — в первого российского императора. Справедливость требует признать, что в подготовке этого прорыва и к морю, и к имперскому величию не последнюю роль сыграл и Иоанн IV Грозный, при котором Русь по территории стала крупнейшим в мире государством, а по облику и по сути — монолитной державой. Именно Иоанн IV в своей упорной борьбе одновременно на нескольких фронтах, в организации освоения покорённых земель способствовал формированию имперского самосознания у московских людей, укреплял их волю к покорению пространств и готовил к бескорыстным жертвам ради создания великой державы.

Расчленение Ливонии на владения Речи Посполитой, Швеции и Дании не принесло мира на землю эстонцев и латышей, поскольку военное противоборство между Швецией и Польшей продолжилось. Каждая из сторон стремилась поставить под свою власть всю территорию бывших орденских владений в Прибалтике.

Примечательно, что и поляки, и шведы нашли положение местных крестьян — латышей и эстонцев чрезвычайно удручающим. Польский король Стефан Баторий, посетив в 1582 г. Ригу, обратил внимание на крайнее угнетение лифляндских крестьян и объявил лифляндскому дворянству, что необходимо облегчить участь туземного населения, угнетённого страшным образом (miris modis). Через четыре года, в 1586 г., сендомирский и мариенбургский воевода Богуславский, именем короля Стефана предложил на ландтаге лифляндскому дворянству прекратить жестокие наказания крестьян и не налагать на них повинностей свыше тех, что установлены в Польше и Литве. Характеризуя бедственное положение лифляндских крестьян, он упрекнул дворянство в том, что «во всём мире даже между варварами и язычниками ничего подобного не видано». Из этого следует, что положение польских хлопов было лучше, хотя, по свидетельству современников, Речь Посполитая была для них сущим адом. Ливонские дворяне, отвечая на претензии польских властей, заявили, что большая часть дворян оказывает своим крестьянам действительное вспоможение. Те же, кто жестоко обходится со своими крестьянами, должны за это отвечать.