Любовь Воробьёва - Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.

Приходится констатировать, что Россия вошла в Прибалтику не как безусловный победитель, чётко осознающий свои права и интересы. Так хотел войти в Ливонию Иоанн Грозный, считавший её исторической вотчиной Московской державы. В случае победы никаких привилегий от Иоанна, уничтожившего Ливонский орден, немецкие рыцари, конечно же, не получили бы. Так вошли в Ливонию шведы: они не допустили усиления политических и экономических позиций местной немецкой аристократии, прагматично осуществили редукцию помещичьих имений и в целях увеличения доходов казны приняли меры по улучшению положения эстонских и латышских крестьян.

Уступки Петра прибалтийско-немецкому дворянству можно объяснить многими причинами. Это и прежняя договорённость с польским королём Августом II о передаче ему Эстляндии и Лифляндии (не случайно царь подтвердил привилегию Сигизмунда-Августа), это и необходимость быстрейшего закрепления за Россией Прибалтики, для чего было важно умиротворить местных дворян и горожан. Это и следование прежним традициям, согласно которым Россия в процессе своего территориального расширения никогда не уничтожала и не сгоняла с земель коренные народы, а их элиты, как правило, интегрировала в высшие политические и экономические слои российского общества. Правда, в Прибалтике Россия столкнулась с ситуацией, когда элиту представлял пришлый немецкий элемент, который не только уничтожил элиту коренного населения, но и превратил туземцев в своих рабов, существенно замедлив национальное развитие покорённых народов и формирование национальных элит из числа коренного населения.

Россия интегрировала те элиты, какие были, вместе с их привилегиями и правами. Конечно, можно было бы передать владения немецкого рыцарства и казённые земли русским служилым людям, как это намеревался сделать Иоанн Грозный. Частично это было сделано при Петре Первом. Но в данном случае действовали ограничения, связанные с подтверждёнными самим Петром привилегиями рыцарства, в частности, быть единственными землевладельцами в крае и иметь преимущественное право на аренду казённых имений.

Таким образом, Пётр Первый, хотя и реализовал многовековые стремления России к Балтийскому морю, но одновременно обесценил победу в Северной войне, доставшуюся беспрецедентным перенапряжением народных сил, ибо допустил, чтобы викторией воспользовались немецкие феодалы для укрепления своих позиций в Прибалтике. Это, безусловно, противоречило национальным интересам России, состоящим в прочной привязке Прибалтийского края к России и превращения его в неотъемлемую часть русской цивилизации. Согласившись на сохранение «особого остзейского порядка» в Прибалтике или государства в государстве, Пётр, несмотря на оговорку, заложил мину замедленного действия в фундамент Российской империи.

Ко времени вступления на престол императрицы Екатерины II всё то, к чему стремились в 1710 г. прибалтийско-немецкие привилегированные сословия в Эстляндии и Лифляндии, уже было реальностью.

Дворяне хотели быть единственными землевладельцами, а также единственными арендаторами (посессорами) казённых имений и достигли желаемого. Они составили корпорацию, недоступную ни для каких дворян, кроме коренных, и сделались действительными господами Land (земства). В их руках находились земские суды, полиция и почти неограниченная власть над своими крестьянами. От шведских законов не сохранилось ничего, что ограждало бы крестьянина от произвола владельца. Всё пошло по-старому.

Во второй половине XVIII в. помещики открыли для себя новый способ обогащения. Это переработка зерна на водку, которую разрешалось беспошлинно вывозить во внутренние губернии России. Для крестьян этот вид помещичьего предпринимательства обернулся новой тяжёлой повинностью — «винокуренной барщиной». Крестьяне должны были не только работать на винокурнях, но и на своём гужевом транспорте отвозить готовую продукцию на рынок, нередко на дальние расстояния, например в Петербург. Помещики, не будучи разборчивыми в средствах обогащения, продавали водку и своим крестьянам, часть которых спивалась и нищала.

Вырученные деньги от продажи сельскохозяйственной продукции и водки помещики тратили на постройку особняков, разбивку парков, покупку предметов роскоши. Чтобы поддерживать уровень жизни, приличествующий статусу господ, помещики залезали в долги, закладывали имения, сдавали их в аренду или перепродавали.

В погоне за деньгами, которых обычно не хватало, помещики продолжали массовый захват крестьянских земель, увеличивали количество барщинных дней и размеры крестьянских повинностей. Это оказывало разрушительное влияние на крестьянское хозяйство. Крестьянские земли обрабатывались всё хуже и хуже. Это вело к низким урожаям и частым недородам. Голод был обыденным явлением даже при среднем урожае, а в неурожайные годы и в случае падежа скота он становился массовым явлением.

В городах власть принадлежала немецким бюргерам. Их корпорации были недоступны ни для кого из посторонних, имели своё управление, свои суды, свои старинные вольности. Они уединились и замкнулись в цехах и корпорациях, с тем чтобы выгоды от городского торга и промыслов не перепадали на сторону — не только небюргерам (это было вообще немыслимо и недопустимо), но даже другим цехам.

Stadt и Land (город и земство) всегда старались отмежеваться друг от друга и достигли в этом стремлении максимума возможного. Произошло чёткое разграничение прав. Земство не мешало городу в его пользовании торгом и промыслом. А город не покушался на доходы с частных и казённых имений, пользование которыми являлось привилегий земства.

Однако закрепление за собой городом и земством исключительных прав на доходы через культивирование замкнутости и кастовых преимуществ не способствовало богатству ни бюргеров, ни помещиков. Исключительность и нетерпимость обнаруживали себя как плохие союзники истинного успеха.

В условиях возвращения к временам Сигизмунда Августа крестьяне становились не только ненадёжной рабочей силой, но и беднели. А вместе с ними беднели и помещики.

Не особенно богатели и привилегированные городские сословия. Например, торговля в Риге падала из года в год, и притом настолько сильно, что Екатерина II сразу же при вступлении на престол сочла необходимым вмешаться, чтобы не допустить деградации рижской торговли. Она распорядилась подготовить новый устав о рижской коммерции и подчинить апелляционные дела по Эстляндии и Лифляндии ведомству 2-го департамента сената. В июне 1764 г. она лично побывала в Прибалтийском крае и посетила важнейшие его города: Ревель, Пернов (Пярну), Ригу и Дерпт. До неё ни один из преемников Петра Первого не был ни в Эстляндии, ни в Лифляндии.