Корнелий Тацит - История

Христианский писатель IV в. Иероним сообщает, что произведение Тацита, которое он рассматривает как единое последовательное целое "от кончины Августа до смерти Домициана", состояло из 30 книг10. Какая часть из них падает на "Анналы" и какая на "Историю", неясно (18 + 12 или 16 + 14?). До нас дошло, таким образом, около половины всего труда.

Из письма Плиния Младшего (VII, 33) видно, что около 108 г. часть "Истории" была опубликована, но Тацит собирал в это время материалы для описания извержения Везувия в 79 г., т.е. не дошел еще до правления Домициана. Надо думать, что "История" была закончена не ранее 110 г. При этих условиях трудно себе представить, чтобы такой сложный труд, как "Анналы", был завершен еще при Траяне, т.е. до 117 г., тем более что на этот промежуток времени падает проконсульство Тацита в Азии. Почти несомненно, что историк продолжал работу над "Анналами" при преемнике Траяна - Адриане.

* * *

Наукообразное осмысление исторического процесса возникало в античном мире лишь спорадически, и занимались этим чаще философы, чем историки. Историография развивалась не как наука, а как искусство, как один из жанров повествовательной художественной литературы.

В классический период своего развития греческая поэзия изображала либо мифологических героев, возвышавшихся над обыденной действительностью (эпос, трагедия), либо карикатурные комедийные маски. Средний человек мог подаваться лишь как реальное лицо, не преображенное в художественную фикцию. Ответом на эстетический запрос, требовавший персонажей среднего уровня, было развитие прозаических жанров. Художественная историография, изображавшая жизнь реальных людей, их чувства и стремления, становилась в один ряд с поэзией, восполняя оставленный ею пробел.

Греческая историография имела художественный характер с самого своего зарождения в VI-V вв., особенно у Геродота. Фукидид присоединил к художественной стороне ряд наукообразных элементов: историческую критику, искание причинности в ходе событий, политический анализ. Но последующие историки в большинстве своем не удержались на научном уровне изложения Фукидида. С наступлением упадка полисной системы в IV в. литературные задачи историографии стали преобладать над научными. В литературном сознании позднейшей античности историографический жанр занимал промежуточное положение между красноречием и поэзией. История - учительница жизни, сокровищница примеров, иллюстрирующих добродетели и пороки. Она служит для поучения - в области морали, политики, военного дела - и одновременно для услаждения. Рассказ историка мог тяготеть либо к реторическим прославлениям и порицаниям, и блистать тогда речами, письмами, описаниями, либо к драматической напряженности, вызывать сильные эффекты - страх, сострадание, изумление. Стремление "потрясти" читателя сближало историографический жанр с трагедией. Предполагалось, конечно, что историк должен быть правдивым, но это требование очень часто нарушалось. Вопросы проникновения в причинный ход исторического развития у эллинистических теоретиков историографии даже не ставятся. Греческое рабовладельческое общество эпохи эллинистических монархий уже не чувствовало себя в силах сознательно распоряжаться своей судьбой.

Лишь один историк эллинистического времени составляет исключение. Это Полибий (около 201-120 до н.э.), свидетель возвышения Рима как мировой державы и превращения Греции в римскую провинцию, первый в ряду греческих мыслителей, обслуживающих идеологию римской аристократии. Римское общество находилось еще в процессе восходящего развития, и Полибий возвращается к проблематике исторической причинности. Он объясняет успехи Рима прочностью его государственного строя, в котором смешаны элементы, свойственные и монархии, и аристократии, и демократии. Продолжателем Полибия являлся философ и историк Посидоний, о котором мы уже вспоминали в связи с "Германией" и "Диалогом" Тацита; его метод, по-видимому, оказал большое влияние на римских историков, начиная с Саллюстия.

В Риме годовые записи - "анналы" (annus - год) - существовали издревле. С конца III в. до н.э. стали появляться писатели - "анналисты", которые в форме погодной хроники рассказывали о событиях римской истории. Произведения эти преследовали политические цели; они были обращены к эллинистическому миру и писались по-гречески. Авторы их нередко являлись видными политическими деятелями. Художественных задач эти труды себе не ставили. Излагать историю для римских читателей, и притом в художественной форме, предоставлялось поэтам, которыми в это время могли быть только люди невысокого общественного положения.

Со средины II в. до н.э. римские историки стали пользоваться латинским языком, но по своему художественному уровню римская историография сравнялась с греческой только во второй половине I в. до н.э. (Саллюстий, Ливий и др.). Характерным для Рима осталось, однако, то, что историографическая деятельность продолжала привлекать к себе людей с государственным и военным опытом. Наряду с кабинетными литераторами вроде Тита Ливия в качестве историков продолжали выступать сенаторы, писавшие зачастую о тех событиях, в которых они лично принимали участие. Один историк продолжал повествование другого: Саллюстий примкнул к изложению более раннего историка Сизенны. Видный деятель времен Цезаря и его преемников Азиний Поллион близко примкнул к Саллюстию в своем рассказе о гражданской войне, приведшей к установлению империи. Правлению Августа был посвящен исторический труд Кремуция Корда. Судьба этого произведения свидетельствует уже о новых условиях историографической деятельности, наступивших в период империи. Автор был обвинен в том, что восхвалял убийцу Цезаря (Анналы, IV, 34-35). Сенат постановил сжечь его книги, и Кремуций Корд лишил себя жизни. Некоторые экземпляры, однако, сохранились, и книга впоследствии переиздавалась. Тем не менее традиция сенатской историографии не оборвалась. Ее продолжали консуляры Сервилий Нониан и Клувий Руф. Историки-сенаторы не уходили в глубокую древность и считали своей основной задачей рассказ о политических событиях сравнительно недавнего прошлого. Антикварные и культурно-исторические интересы были чужды им в отличие от историков "кабинетного типа" (scholastici). К этой последней категории после Тита Ливия принадлежали, по-видимому, 2 известных историка - Авфидий Басс в первой половине I в. и Фабий Рустик - во второй. Тацит, разумеется, обновляет традицию сенатской историографии.

* * *

"Программные" декларации Тацита во вступлениях к "Истории" и "Анналам" не выходят за рамки установившейся уже в течение столетий эллинистическо-римской историографической теории. От историка требуются два качества - красноречивое изложение и правдивость. В Риме, пока дело шло о временах республики, бывали выдающиеся историки, которые удовлетворяли обоим требованиям (История, I, 1). С установлением империи "эти великие таланты перевелись" (там же). Здесь звучат мотивы "Диалога об ораторах": политическая обстановка империи губительно действует на судьбы красноречия. Правдивость изложения тоже пошла на убыль, - сперва "по неведению государственных дел..., потом - из желания польстить властителям или, напротив, из ненависти к ним" (там же). Империя положила конец публичному обсуждению государственных вопросов в народном собрании и перенесла решение многих важнейших дел даже за пределы сената, в узкий круг советников принцепса. Тайный характер управления и отсутствие доступной документации ограничивали осведомленность историков, недостаток государственного опыта приводил к поверхностному пониманию событий. С другой стороны, правдивый рассказ был невозможен в атмосфере лжи, созданной императорским строем (ср. также: Анналы, I, 1). Противопоставляя себя предшествующим историкам империи, Тацит заявляет о своей неколебимой любви к истине (История, I, 1), обещает рассказывать "без гнева и пристрастия" (sine ira et studio - Анналы, I, 1), продолжая тем самым традиции республиканской историографии. Для "Истории" возможность правдивого изложения обеспечивалась политической обстановкой, установившейся при Траяне, - "когда каждый может думать, что хочет, и говорить, что думает" (История, I, 1); "Анналы" были посвящены более далеким уже временам.