Ш Талейран - Мемуары

Императору все это было так же хорошо известно, как и голландским депутатам; но его воля была столь тверда, тщеславие его было так задето, что никакие соображения какого бы то ни было характера не могли помешать ему принудить этих несчастных уполномоченных формально просить согласия Людовика Бонапарта на принятие голландской короны. Людовик, со своей стороны, был вынужден принять ее, и Голландия превратилась таким образом в королевство. Из такого положения для Наполеона могли проистечь только осложнения. Они и в самом деле скоро обнаружились, и притом во множестве.

По прибытии в Гаагу принц Людовик был встречен очень холодно. Он пробыл там сначала очень недолго; призванный вследствие объявления войны Пруссии стать во главе голландской армии в Вестфалии, он начал осаду Гамельна, когда на эту крепость распространилась капитуляция Магдебурга; его кампания этим закончилась. Вернувшись в Амстердам, он направил все усилия на обеспечение независимости Голландии, откуда проистекли бесконечные споры между обоими братьями. Результатом их был очень тяжелый для Голландии договор. Император составил его таким образом, чтобы оскорбить своего брата и побудить его к отречению. Однако раздражение толкнуло Людовика Бонапарта на крайности совершенно другого рода. По внешнему виду он покорился, но немедленно начал переговоры с петербургским и лондонским дворами. Его хлопоты у этих двух дворов не увенчались успехом. Приняв однажды решение не выполнять договора, заключенного им с братом, он подготовился к открытому сопротивлению, воодушевил всю Голландию на войну, возвел укрепления против Франции и не хотел уступить даже силе, которую Наполеон был вынужден применить против него.

Когда его королевство было занято армией, находившейся под командованием маршала Удино, он тайно покинул страну и удалился куда-то в Германию, завещав Голландии всю свою ненависть к брату(5).

Присоединение ее к Франции было следствием его удаления. Благодаря этому император расширил свою империю, но ослабил свои силы, потому что ему приходилось держать наготове армейский корпус для обеспечения верности своих новых подданных. Опасение суровых рекрутских наборов и призывов в караулы перевешивало у них чувство удовлетворения от того, что форт Гельдер сделался одним из морских оплотов французской империи, а Зюдерзее превратился в большую школу мореплавания, в которой должен был обучаться экипаж флота, строившегося Францией в Антверпене. Несколько правительств, смененных Наполеоном в Голландии, бесследно уничтожили там доверие к нему народа и заставили ненавидеть самое имя француза; но наиболее серьезные затруднения, испытанные им в этой стране, выросли там, как мы видели,-и как это было и в других созданных им государствах,-из его собственной семьи.

Объединение двадцати мелких государств и превращение их декретом Наполеона в Вестфальское королевство, созданное для его брата Жерома Бонапарта, породило новые препятствия для его честолюбивых стремлений. В королевство это, имевшее приблизительно два миллиона жителей, целиком вошли владения курфюрста Гессен-Кассельского. Надо вспомнить, что в этом Гессенском государстве воля государя почти полностью заменяла все учреждения и что народ, не обремененный налогами, еще не стремился к другому роду правления.

Вскоре после своего назначения (это то выражение, которое император хотел ввести в употребление) Жером отправился в столицу своих владений, Кассель. Брат назначил ему род регентства, составленного из Беньо, человека большого ума, Симеона и Жоливе, указаниям коих он должен был следовать. Их портфели были полны всевозможными декретами учредительного характера. Прежде всего они привезли с собой из Парижа конституцию; затем они должны были приспособить к ней судебную, военную и финансовую систему. Первым их мероприятием было новое разделение территории, мгновенно нарушившее без помощи революции все традиции, обычаи и связи, созданные временем. Затем были учреждены префектуры, округа и повсюду назначены мэры. Таким образом в Германию был перенесен из Франции весь механизм управления, причем утверждалось, что это ускорило ее развитие. Когда возложенное на них поручение было исполнено, Беньо и Жоливе вернулись во Францию; Жером Бонапарт поспешил облегчить им возвращение туда. Он оставил Симеона в качестве министра юстиции и царствовал затем один, то есть имел двор и бюджет, или, вернее, женщин и деньги.

Двор организовался сам собой, но уже в первые годы было очень трудно установить бюджет, сильно возросший вследствие больших запасных фондов, составлявшихся из половины аллоидальных имуществ Вестфальского королевства, доход с которых Наполеон отписал в свою казну. Эта династия начала с того, чем другие кончают. Уже со второго года царствования Жерома приходилось всячески изворачиваться. Выхода искали не в соблюдении возможной экономии, а в новых налогах. Вместо тридцати семи миллионов дохода, которые были бы достаточны для покрытия необходимых расходов государства, требовалось свыше пятидесяти миллионов. Поэтому прибегли к средству, вызывающему в народе наибольшее недовольство: был выпущен принудительный заем, который сопровождался, как все такие налоги, многочисленными случаями произвола и не был покрыт даже наполовину. Потребности и расходы возросли, наконец, с тридцати семи миллионов до шестидесяти. Кассельский двор стремился соперничать в блеске с Тюильрийским. Молодой государь дал такую волю своим склонностям, что мне пришлось слышать отзыв серьезного и правдивого Рейнгардта, тогдашнего французского посланника в Касселе, утверждавшего, что, за исключением трех или четырех почтенных по возрасту особ, во дворце не было ни одной дамы, на верность которой его величество не приобрел бы прав; и это несмотря на пристальный надзор прекрасной госпожи Трухзесс и госпожи ла Флеш, которой было также поручено наблюдение за обществом, окружавшим молодого принца Вюртембергского(6).

Роскошь двора, его распущенность и разорение страны вызывали ненависть к Франции и императору, которому все это приписывалось; это недовольство не сопровождалось немедленным взрывом только потому, что свойственная немцам безропотность усиливалась страхом, который внушал тесный союз вестфальского короля с французским колоссом. Как должны были относиться заслуженные университеты Геттингена и Галле, которых государем был Жером, к этой необузданной роскоши, к этой распущенности, столь далекой от простоты, скромных нравов и здравого смысла, отличавших эту часть Германии? Неудивительно, что, когда в 1813 году русские войска вошли в Вестфалию, все отнеслись к этому, как к освобождению. А между тем страна снова попадала под власть того самого гессенского курфюрста, который за тридцать лет до того продавал своих солдат Англии(7).