Гельмут Гюнтер - Горячие моторы. Воспоминания ефрейтора-мотоциклиста. 1940–1941

Первые несколько дней стояла полная тишина. Русские казались крайне подозрительными и лишь острожно прощупывали путь к Рузе. Тем временем наступил рождественский сочельник. Несмотря на затишье в расположении противника, мы были постоянно в движении, нас посылали то туда, то сюда: в роты, в тыл, в дивизию. В результате мы были счастливы насладиться покоем хотя бы в этот вечер. Он ощущался в полной мере, но как с рождественским духом? Не хочу писать неправды. Нам было просто не до этого самого красивого из немецких праздников. По своим темным каналам Альберту удалось раздобыть немного муки, и Лойсль с бесконечным терпением пытался из нее, воды, соли и тертого шоколада соорудить нечто напоминающее торт. В тот день в течение всего дня мы остались без пайков. Кто знал, где застряла интендантская машина? Итак, наступил абсолютно тихий вечер. Тут и там раздавались разговоры, но не более того. Мы вяло погрызли «торт» и улеглись спать пораньше на полу. Я шепнул Вернеру, лежавшему около меня:

– Сегодня вечером великий рождественский сочельник!

Насмешливым тоном он произнес в ответ:

– И мира на земле!

В первый день Рождества русские прорвали позиции справа от нас. Это произошло совершенно неожиданно. Всех еще способных дышать кинули туда, включая мотоциклистов-посыльных. В быстрой контратаке русских отбросили назад через замерзшую Рузу. К счастью для нас, русские наступали всего лишь небольшими подразделениями, поэтому им не удалось расширить участок прорыва с фланга. С дикими криками и стрельбой мы смогли выровнять фронт. Довольный, что ситуация так быстро стабилизирована, гауптман (капитан) поблагодарил нашего командира, и мы несколько километров шли назад в нашу маленькую деревню.

Вечером мы снова были в нашей избе.

28 декабря прибыли полевые кухни, которые должны были подойти еще в рождественский сочельник. После того как стемнело, Вернер взял свою гитару, и, пустив по кругу котелок шнапса, мы затянули наши знаменитые сумасшедшие песни. Старика поблизости не было, таким образом, никакой опасности со стороны начальства. Русские наконец появились перед нашими позициями и занялись оборудованием позиций на другом берегу Рузы. Мы ничего не могли поделать, чтобы им помешать, поскольку были для этого слишком слабы. Первые разрывы снарядов показали, что потихоньку подтягивалась и русская артиллерия, что нам совершенно не понравилось.

Кроме того, мы получили подкрепление. В тот момент Лойсль подобрал в пути русского, пожелавшего остаться с нами. Он просто отказался от нас уходить. Мы уже несколько раз отправляли его в тыл, но он возвращался. Как часы, он вечером снова был с нами. Сначала возникли отдельные трудности с большими шишками, но наше «дипломатическое искусство» помогло Грегору, как мы стали его называть, остаться с нами. Он был очень способным парнем и стал мастером на все руки.

Он получал в Бородино наши пайки и привозил их на запряженных лошадью санях, заготавливал дрова и бывал счастлив, если мог посидеть среди нас по окончании своей работы. Мы никоим образом не видели в нем врага, и это, вероятно, так нас к нему привязывало. Он сидел среди нас. Когда мы запевали казачьи песни, он улыбался во весь рот [43]. Все преображалось, когда он вставал и пускался в пляс. Вернер играл на гитаре, Лойсль отбивал ритм сковородой по столу, а я барабанил по кастрюле своим штыком. Боже, мы просто забывали обо всем!

30 декабря произошло значительное оживление. Русская артиллерия била во всю мощь, и мы это ощутили. Мы все еще сидели в нашей избе. Часть стрелков-мотоциклистов оставалась в Бородино как резерв, в то время как остальные лежали в жалких стрелковых окопах у реки. Когда один из снарядов задел крышу нашей избы, нам это показалось уже слишком. Мы попытались вырыть стрелковые окопы-ячейки под открытым небом, но твердая как камень земля остановила нас прежде, чем мы успели начать. Также здесь не было навозной кучи, которую можно было использовать, чтобы врыться в землю поглубже. Земля под грудой навоза не так сильно промерзала, и здесь можно было построить землянку. Мы вяло копали, прерываемые летящими снарядами, которые неоднократно вынуждали нас прятаться.

Затем Лойсль поехал на санях Грегора, и вместе с пайками привез известие, что завтра 31 декабря нам надо идти в Бородино. Едва ли для нас сейчас будет работа. Батальон стал настолько мал, что мотоциклисты-посыльные больше не требовались. Лойсль сказал, что фельдфебель уже освободил избу для нас, и хотел снова начать нас «полировать». Его желание «полировать» заставило нас нервничать – фельдфебель был шутник! Ну что ж, приказ есть приказ! Лойслю пришлось сразу повернуть назад; обстрел сводил лошадь с ума. С каждым разрывом снаряда на подскакивала на всех четырех ногах. Разумеется, это была не армейская лошадь. Лойсль обещал к нашему прибытию все подготовить.

Наконец, пришло время выступать. Мы двинулись в тыл в Бородино на своих последних двух машинах. Мы были поражены увиденной там мирной картиной. Пехотинцы, в относительно чистой форме, деловито сновали туда и сюда. Отдельные танки стояли у стен домов. Все создавало бодрое впечатление. Был даже дорожный знак, висящий перед канцелярией подразделения, сообщавший всем в этой «столице», где располагался фельдфебель. Вернер, как всегда пессимистичный, проворчал:

– Все это кажется чересчур респектабельным. Долго нам тут не задержаться!

Мы даже не представляли себе, насколько он окажется прав.

Время, проведенное в Бородино, стало последними тихими днями, которые Вернер и я провели в России, насколько в такой ситуации вообще можно вести речь о тихих днях. Мы доложили фельдфебелю, который явно был в хорошем настроении:

– Убирайтесь, недотепы, можете отдохнуть до завтра!

Мы мгновенно рванули прочь, столкнувшись друг с другом, из желания пройти в дверь сразу. Фельдфебели могут быстро передумать. Лучше, по мере возможности, держаться от них подальше.

Лойсль поприветствовал нас и проводил на нашу новую квартиру. С плутоватым выражением лица он отворил дверь и проговорил тоном слуги дворянина:

– Господа, пожалуйте войти!

Мы остолбенели! Они с Грегором обустроили комнату. Чистое шерстяное одеяло покрывало стол, в отлично убранной комнате было тепло. Грегор, точно знавший, что все сделано отлично, тоже улыбнулся.

– Так, некомпанейские ребята, сегодня мы должны отпраздновать Новый год так, чтобы стены дрожали! – прокричал Лойсль. – Все готово. Мойтесь, негодяи, а затем начинайте праздновать!

Говорилось все это грубо, но шутливо и без намерения обидеть. И мы были не в начальной школе!

– Ты – хороший парень, Лойсль, старая швабская задница, – сказал я ему с улыбкой.