Гровер Ферр - Убийство Кирова: Новое расследование

…нет никаких свидетельств таких «связей», и это «консульское дело» представляется маловероятным.

Фактически Лено приводит веские доказательства в подтверждение заявлений Николаева против Бисениекса (Л 384). Эгге не упоминает ничего из этого. Может быть, он не имел доступа к этим материалам? Но в таком случае Эгге, как Кирилиной и Лено, следовало признаться своим читателям, что они не имели доступа ко всем материалам расследования (Лено все-таки признает это), и затем учесть этот факт в своих исследованиях и выводах. Эгге подводит своих читателей в этом отношении.

Эгге делает интересное признание в отношении «Обвинительного заключения»:

Кирилина утверждает, что обвинение было сфабриковано. При этом в значительной степени оно отражало содержание протоколов допросов.

Хоть Эгге и не хочется говорить, что Кирилина ошибается, он указывает, что она здесь лжет: обвинение отражает протоколы допросов. Однако потом Эгге фальсифицирует факты по-своему:

Но следует иметь в виду, что эти протоколы грубо и тенденциозно отображали показания, полученные во время допросов. Встречи старых товарищей, чаще всего лишенные какого-либо политического содержания, превратились в собрания членов контрреволюционной организации.

У Эгге нет абсолютно никаких доказательств в подтверждение этих заявлений. Он просто-напросто решает заявить, что все свидетельские показания фальсифицированы! Разумеется, у него нет никаких доказательств для этого. И это еще одна «байка» со стороны Эгге — он решил проигнорировать все факты и высосать свои выводы из пальца!

Эгге описывает следующий случай, словно он произошел на самом деле во время судебного заседания:

Когда в зал суда вызвали Николаева, то сначала он отказался от своих показаний на допросах и утверждал, что убийство Кирова планировал он один(Эгге гл. 6).

Лено (на с. 359) замечает, что письмо Агранова Сталину не отмечает «этот неудобный момент», который, конечно, не отражен и в судебном протоколе. Однако Лено также сообщает, что эта деталь появилась лишь в 1956 г., когда сторонники Хрущева под руководством Поспелова и Серова изо всех сил старались опровергнуть «версию заговора» 1930-х годов и уничтожали улики (дело «Свояки») и утаивали другие свидетельства даже от членов Президиума, таких как Молотов, которым не доверял Хрущев.

Лено не указывает тот факт, что Хрущев жестоко отомстил некоторым из тех, кто не говорил ту ложь, которую он хотел услышать от них [139] В своих воспоминаниях Павел Судоплатов рассказывает, как его арестовали, после того как он отказался сочинять лживые обвинения против Берии. Для Судоплатова все могло кончиться тем, что его осудили бы и казнили как «сообщника» Берии наряду с Кобуловым, Дека-нозовым, Меркуловым, Мешиком, Володзимирским и Гоглидзе на хрущевском так называемом «суде» в декабре 1956 г. Ни одно из предполагаемых «преступлений», в которых обвиняли Берию, так и не было доказано, а, возможно, их и не существовало. Судоплатов рассказывает также историю о том, как генерал Масленников предпочел покончить с собой, чтобы не сочинять лживых обвинений против Берии и не подвергнуться сфабрикованным обвинениям в том, что он помогал Берии в предполагаемой попытке переворота, предпринятой последним. Судоплатов неправильно называет дату самоубийства Масленникова — это было 16 марта 1954 г., а не в августе 1953 г. Однако в других отношениях его рассказ совпадает с другими версиями самоубийства Масленникова. , и это было хорошо известно, особенно людям из органов бывшего НКВД, а позднее МГБ/МВД. Поэтому любой, допрашиваемый дознавателями Хрущева, имел вескую причину рассказать все, что Хрущев хотел от него услышать!

Даже если мы отбросим это, остается еще вопрос о критике первоисточников, и тут Эгге отказывается от своей ответственности. У нас нет причин сомневаться в признаниях подсудимых 1934 г., в то время как у нас есть веская причина подвергать сомнению все, что предъявили дознаватели Хрущева, поскольку мы знаем, что они лгали и уничтожали улики. Эго важный и интересный вопрос, который Эгге был обязан поставить перед своими читателями, но он этого не делает.

Таким образом, Эгге прав, до известной степени, когда он пишет:

Ни реакция Николаева, ни его заявление о том, что он действовал в одиночку, в протокол заседания суда не попали.

Вопрос в том: происходило ли это все вообще? Нет веских причин полагать, что это имело место.

Эгге виновен в явной лжи, когда он пишет, что все подсудимые (кроме Николаева) отрицали, что знали о плане убийства Кирова:

При этом все они отрицали, что причастны к убийству Кирова или знали о планах убийства(Эгге гл. 8).

Эта сноска Эгге относится к «Ответу Яковлеву» и к статье Юрия Седова в «Труде» за декабрь 1990 г. Однако Эгге также изучал книгу Кирилиной и часто ее цитирует. А Кирилина заявляет, что Соколов признал, что он знал о намерении Николаева убить Кирова, но тем не менее попытался достать ему билет в Смольный (К 286, 299). К тому же, по словам Кирилиной:

На следствии и сначала на суде Антонов, Юскин, Звездов, Соколов дали признательные показания о своем участии в террористической группе и подготовке убийства Кирова и дали подобные показания и на других участников процесса (К 301).

Так как Эгге изучал книгу Кирилиной, мы должны заключить, что он сознательно исключает эти доказательства. Мы можем предположить, что Эгге замалчивает этот факт, потому что он (т. е. этот факт) подтверждает теорию, что Николаев действовал в составе зиновьевского заговора, и поэтому не согласуется с предвзятой идеей Эгге о том, что Николаев был «убийцей-одиночкой». Эгге признает свидетельские показания Кацафы 1950-х годов о «последних словах» Котолынова, в которых он предположительно сказал, что все подсудимые за исключением Николаева были невиновны. Даже Лено отказывается от этой истории (Л 370–371).

Эгге просто отвергает факты, которые не соответствуют его выводу. Например, он заявляет:

Многие протоколы допросов были фальсифицированы, и подследственные их не подписывали(Эгге 128).

Однако он не приводит абсолютно никаких доказательств, что был фальсифицирован хотя бы один-единственный протокол допроса. Не указывает он и конкретно, какие именно не были подписаны. Этот последний пункт вызывает интерес. Эгге приводит цитаты из фонда Ежова. Вероятно, что протоколы допросов в этом фонде были копиями, а не оригиналами. Конечно же, делалось несколько копий — для обвинителя, самих следователей и, вероятно, для Сталина. Подписывался лишь оригинал. Тем не менее Эгге вообще не рассматривает этот вопрос.