Абдурахман Авторханов - Технология власти

Эту демократию мы имеем теперь только на самой вершине КПСС — в Политбюро и очень условно на пленуме ЦК. Мне кажется, что может наступить время, когда развернется новое оппозиционное движение внутри самой партии за распространение политбюровской демократии на всю партию, за контроль партии над своим аппаратом, за возвращение ей суверенитета, узурпированного партаппаратом. Восстановление такой внутрипартийной демократии явилось бы прелюдией к относительной демократизации и самого советского государства.

Серьезное значение имеют и внутрипартийные национальные противоречия в стране, где живет более ста различных народов. Сегодня уже никто не отрицает, что в (СССР растет как русский, так и местный национализм. Это сказывается и внутри партии в виде нарастания противоречий между центростремительными и центробежными силами, между централистским абсолютизмом Москвы и автономными стремлениями национальных республик. Если лицемерие есть непременный атрибут успешного диктатора, то большевики как раз по национальному вопросу продемонстрировали шедевры лицемерия. Согласно "Конституции", Советский Союз есть добровольная федерация 15 суверенных государств, так называемых союзных республик. Какие же права у этих суверенных республик? В "Конституции СССР" сказано: каждая союзная республика может свободно выходить из СССР, вступать в дипломатические сношения с иностранными государствами, заключать с ними договоры, обмениваться послами и содержать свою собственную национальную армию (ст. 17, 18а, 18б). Между тем, мало-мальски политически грамотный человек знает, что право выхода из СССР есть величайшая ложь, введенная в Конституцию, что же касается суверенитета, то какой-нибудь захудалый городишко на Западе имеет куда больше внутренней автономии, чем, скажем, вся Украинская Советская Республика. Национальные армии и дипломатические сношения с заграницей — тоже сказки.

Эти общеизвестные вещи я привожу вот почему: легальные рамки советской Конституции уже сегодня используются национальными инакомыслящими в их борьбе за национальную автономию (Черновол, Мороз, Светличный, Мустафа Джемилев и др.)

Процесс этот начался сейчас же после XXII съезда. Хрущев был первым, кто увидел в настроениях национальной интеллигенции опасность для единства коммунистической империи и поэтому начал форсировать политику коммунистической русификации. Он даже учредил в Туркестане и на Кавказе нечто вроде военных генерал-губернаторств периода их завоевания Россией в XIX веке. Так были созданы Среднеазиатское бюро ЦК КПСС, Закавказское бюро ЦК КПСС, намечалось создание Прибалтийского бюро ЦК КПСС. Во главе них были поставлены московские партаппаратчики, которые не были ни членами, ни кандидатами ЦК, а давали приказы членам ЦК КПСС, первым секретарям центральных комитетов национальных республик.

После свержения Хрущева эти институции, не без давления низов, были ликвидированы, но не ликвидирована сама проблема. Поэтому во всех неславянских союзных республиках действует неписаный закон: к национальным первым секретарям ЦК нацкомпартий обязательно и без исключения приставлены в качестве "нянек" вторые секретари из Москвы, которые и являются хозяевами и над первыми секретарями, и над самими национальными республиками. И это тоже усиливает автономистское движение. У этого партийно-автономистского движения были и свои жертвы — первые секретари ЦК: в Туркмении — Бабаев, в Узбекистане — Камалов, в Киргизии — Раззаков, в Азербайджане — Мустафаев, в Дагестане — Даниялов, на Украине — Шелест — обвинялись либо в национализме, либо в покровительстве ему.

Уязвимым местом установившейся расстановки сил на вершине "троевластия", с точки зрения внутренних противоречий, конечно, надо признать военный угол "треугольника". Как мы это видели, "треугольник" скорее временная, чем устойчивая комбинация. Конечные интересы партии и полиции, при всех столкновениях их текущих интересов, вполне тождественны, ибо ни одна из этих сил не может самостоятельно существовать без другой, в то время, когда и текущие и конечные интересы армии не обязательно связаны с существованием партийно-полицейского режима. Самое важное и решающее первые две силы могут существовать только при данном режиме и не имеют никаких шансов уцелеть при другом строе, тогда как ни один будущий строй не может существовать без данной армии и ее офицерского корпуса. Армия, которая в критической ситуации национальной нужды поставит интересы страны выше интересов партии, осознает, что она не только единственная реальная сила при коммунистической диктатуре, но также важнейшая опора и любого будущего свободного государства, может без развязки гражданской войны ликвидировать "треугольник" и установить свое переходное единовластие. Не надо бояться страшных слов и жупелов, доставшихся нам от исторических предрассудков или навеянных западной либеральной философией права. "Военная революция" против идеократической тирании явилась бы наиболее безболезненной формой величайшей освободительной революции. Вот почему не исключена возможность, что ключи от цейхгаузов Советской Армии в руках капитанов, майоров и полковников могут оказаться ключами к грядущей свободе народов СССР [438] Примечание автора (1976): Назначение партаппаратчика Устинова министром обороны, в обход заслуженных военачальников, и производство его и Брежнева в маршалы, а Андропова — в генерала армии — еще новое доказательство того, какое глубокое недоверие питает партаппарат к офицерскому корпусу и как он смертельно боится именно военной революции. .

Каково же общее заключение? Образно выражаясь, на могильной плите приближающейся к своему концу эры Брежнева история должна была бы выгравировать эпитафию: "Сей режим прозябал в тени Сталина, стяжая себе славу бесславием!" Будучи в идеологическом плане синтезом между Сталиным и Хрущевым, брежневщина есть последняя историческая попытка наследников Сталина спасти сталинизм как доктрину управления диктатурой. В основе этой попытки лежит поставленный самим партаппаратом негласный диагноз: продлить жизнь существующей системы возможно, лишь опираясь на его генерального конструктора, не пугая его именем, но модернизируя его мастерство. В этом и причины десятилетнего бесплодия брежневского режима во внутренней политике чтобы быть успешным, ему не хватает политического дерзания и гражданского мужества для радикальных реформ, чтобы быть чисто сталинским — ему не достает криминальной фантазии былого учителя. Но ностальгия по Сталину партийных идеологов, психологически вполне естественная, политически вредит самой же партии. Создалось положение, когда жить по Сталину не хочет народ, а жить против Сталина не решается партия. Это противоречие всех противоречий сегодняшней советской действительности. Выход из него партия и полиция ищут на путях бюрократических комбинаций, идеологического шаманства, политических репрессий. Между тем ни одной политической партии история не давала столько времени доказать жизнеспособность своего эксперимента, как советским коммунистам.