Сергей Соловьев - История России с древнейших времен. Том 17. Царствование Петра I Алексеевича. 1722–1725 гг.

Между тем на Аландские острова приехал назначенный к размене фельдмаршал Реншельд. Остерман воспользовался этим случаем, чтоб надлежащим образом приготовить его и внушить ему такие мнения, какие могли бы способствовать к заключению мира. „Царское величество, – говорил Остерман, – при настоящей войне не имеет в виду завоеваний; он хочет одного – привести свое государство в совершенную безопасность от Швеции и потом вместе с королем шведским основать новую систему в Германии, чрез что держать в почтении те державы, которые хотят предписывать всем законы“. „Если государь ваш вступит с нашим королем в известные обязательства, – отвечал Реншельд, – то душу свою сатане продаю, если король не заключит мира с Россиею“. Остерман счел также нужным объяснить фельдмаршалу подробно ход дела о царевиче Алексее, чтоб он мог по приезде в Швецию опровергнуть все лживые разглашения.

Остерман воспользовался прекращением конференций вследствие отсутствия Гёрца и написал „Рассуждение о состоянии Аландской негоциации“ и переслал его к государю как свое „партикулярное малоумное мнение“, которое может состояться и не состояться. „Эта мирная негоциация, – говорит автор, – есть дело одного барона Гёрца. Гёрц так силен у короля, что по произволу управляет всем в Швеции. Король, как государь войнолюбивый, сам мало имеет попечения о своих интересах и единственное удовольствие находит в том, чтоб каждый день с кем-нибудь драться или, когда нет к тому удобного случая, верхом скакать. По всему надобно думать, что он находится не в совершенном разуме; а как он упрям, это видно из прежних его поступков. Барон Гёрц – человек умный, но притом чрезвычайно гордый и много о себе думающий, не знаю, отыщется ли еще другой человек, в этом отношении ему подобный; он ищет одного – прославиться и для достижения этой цели ни себя, ни трудов, ни имения своего не жалеет. Король поручил ему все управление финансами, хотя он до сих пор ему не присягал и в службу его не вступал. Гёрц, зная королевский нрав, зная, чем скорее всего может удержать себя в милости Карла XII, создал ему вновь войско, для чего не только почти все ремесленники, но и из крестьян один из двух взят в солдаты; Гёрц ввел медные деньги, а серебряные почти все взял в казну; жалованье войску и все другие государственные уплаты производятся медными деньгами, и, дабы офицеры и солдаты от медных денег убытка не понесли, для того почти каждой вещи цена определена, по какой офицерам и солдатам продавать, но другим подданным все вольною ценою продается; крестьяне не могут продавать никому съестных припасов, но обязаны поставлять их в королевские магазины. Этим Гёрц получил кредит у короля; но легко понять, в каком кредите находится Гёрц у всего разоренного им народа! Всем знатным шведам противно, что они у короля не имеют никакого значения и чужестранец в их государстве по своей воле всем располагает; другие жалеют о себе и о разорении отечества своего; все для своего частного интереса внутренне желают, чтоб король лишился своих владений в Германии! Естественно, что Гёрц имеет мало друзей между шведами, что все шведы противны плану примирения, им начертанному; все ищут его низвержения. Его царское величество так несчастлив в своих союзниках, что не только почти все от него отстали, но и вместо должной благодарности за добро злом воздать ищут. От них ото всех есть партикулярные мирные предложения, разве от одного короля датского нет, потому что он себя и весь свой интерес вручил доброму человеку Бернсторфу и на него как на спасителя своего всю надежду положил. По такому состоянию Северного союза и по всем таким мерзким поступкам союзников царского величества, естественно, шведы смотрят, с которой стороны они большую пользу могут себе получить, особенно потому, что им ни с какой стороны теперь к миру сильного принуждения нет; вместо того, чтоб шведам за нами ходить, каждый за ними ходит и к себе приглашает. Поступки со стороны царского величества при здешнем конгрессе были следующие. Так как было усмотрено, что вся негоциация от одного барона Гёрца зависит, то признали необходимым всевозможными способами войти с ним в конфиденцию. Стали применяться к его честолюбивому нраву, безмерно почитать его, ласкать, все его дела хвалить и, сколько честь царского величества при таких случаях допускала, униженно с ним поступать; сверх того, при всех случаях его обнадеживали особым уважением и милостию царского величества; и не думаю, чтоб какой другой министр без всякого почти торгу на такую знатную уступку согласился, хотя бы на то и указ имел. С нашей стороны ни на что именем царского величества не согласились; но на которые статьи, по указам, согласиться было возможно, о тех Гёрцу объявлено, что о принятии их будут стараться. Противные внушения и ведомости, приходившие на конгресс к шведам и останавливавшие здешние дела, другими внушениями и нарочно сочиненными ведомостями старались опровергнуть. О цесаре им внушено, что заключенный им мир с турками некрепок, что турки охотно воспользуются всяким случаем возвратить потерянное в последней войне. И теперь пристойным образом внушено шведам, будто короли английский и датский хотят впустить царские войска в Штад и Шральзунд, внушено, какие следствия могут произойти для них от этого, будут ли они когда-нибудь в состоянии возвратить себе эти места. Насчет Франции подана им надежда, что и она по заключении мира к нам обратится. Относительно Англии доказано, как мало король Георг в состоянии исполнить свои обещания, и, наоборот, показано, что шведы никогда не могут возвратить своих провинций, завоеванных русскими. Всех прочих из шведской свиты фамилиарным и учтивым обхождением и подарками к себе склонили“.

„Что касается до состояния Швеции, – продолжает Остерман, – то она сильно разорена, и народ ждет спасения от мира. Швеция долго содержать большого войска не может; король принужден будет с ним из Швеции куда-нибудь выступить, чтоб у чужого двора лошадей своих привязать, иначе прокормить его невозможно. В Норвегии, куда король хочет впасть, действовать трудно, без большого урона достичь своих намерений нельзя; а каким образом он этот урон потом восполнит? Разве Швецию совершенно обнажит от людей. При Стокгольме и на здешних берегах во все лето был небольшой корпус, а теперь зимою еще меньше останется. Ничто так Швецию к заключению мира не может принудить, как впадение в нее русских войск и разорение всех мест до Стокгольма. Надобно и то принять в соображение, что король шведский по его отважным поступкам когда-нибудь или убит будет, или, скача верхом, шею сломит. Если это случится по заключении с нами мира, то смерть королевская освободит нас от дальнейшего исполнения обязательств, в которые входим. Но хотя бы и мир не состоялся, то такой случай нам к немалой пользе также может послужить, ибо тогда Швеция разделится на две большие партии, а именно: первая – наследнего принца гессен-кассельского, в которой почти все военные находятся; вторая – герцога голштинского, к которой принадлежит духовенство и чужестранные державы. Кто бы из них наследство ни получил, для утверждения своего принужден будет больше всего искать мира с царским величеством, ибо ни тот, ни другой для своего интереса не захотят потерять немецкие провинции и в удержании их большую нужду имеют, нежели в Лифляндии или Эстляндии“.