Касильда Жета - Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней

Ещё раз, мы предполагаем не более благородную социальную систему, а просто такую, которая могла лучше подходить к задачам выживания в тех доисторических условиях и помогала людям более успешно доживать до репродуктивного возраста.

Такое общественное устройство, основанное на равном распределении, не есть исключительно человеческая черта. Например, летучие мыши-вампиры в Центральной Америке питаются кровью крупных млекопитающих. Но не каждая мышь находит пищу каждый день. Когда они возвращаются в свои пещеры, те, у кого была удачная ночь, срыгивают кровь в рот менее удачливым соседям. Получатели такого пожертвования ответят тем же, когда условия изменятся в их пользу, но при этом те, кто ранее отказал им в подобной услуге, будут иметь меньше шансов получить помощь. Как пишет один обозреватель, «ключ к этому поведению „мышка мышку кормит“ лежит в умении отдельной мыши запоминать историю взаимоотношений с остальными членами колонии. Это требование к запоминанию привело к эволюции мозга летучих мышей-вампиров, которые сегодня имеют самый большой неокортекс из всех известных видов летучих мышей» 115.

Мы надеемся, пример летучих мышей-вампиров, делящихся кровью со своими некровными сородичами, достаточно нагляден, чтобы убедить вас: делиться с ближним – это не есть по природе «благородно». Некоторые виды в некоторых условиях просто обнаружили, что щедрость – лучший способ уменьшить риски в неопределённом экологическом окружении. Homo sapiens, похоже, до недавнего времени был таким видом 116.

Практически повсеместное распространение жёсткой уравнительности среди племён собирателей наводит на мысль, что у наших доисторических предков действительно не было большого выбора. Археолог Питер Богуцки пишет: «Во времена эпохи оледенения групповая модель социальной организации с обязательным равным распределением ресурсов была действительно единственно возможной для сообщества мобильных охотников» 117. Это вполне в духе дарвинизма – предположение, что доисторические люди выбрали путь, который предложил лучшие шансы на выживание, даже если этот путь требовал жёсткого уравнивания в ресурсах, а не сокрытия их в личных интересах, что, как настаивают многие современные западные сообщества, лежит в основе человеческой натуры. В конце концов, Дарвин сам считал, что племя сотрудничающих людей сильнее племени, состоящего из эгоистичных индивидуумов.

Притянутая за уши проповедь «власть – цветам» врёмен хиппи, скажете вы? Отнюдь. Эгалитаризм наблюдается почти во всех примитивных сообществах собирателей, изучавшихся где-либо в мире, которые живут в условиях, наиболее близких к тем, в которых жили наши предки 50—100 тысяч лет тому назад. Они пошли путём равенства не потому, что они особо благородны, но потому, что этот путь предлагает лучшие шансы на выживание. В тех условиях эгалитаризм – единственный способ выжить, как заключает Богуцки. Обязательное равное распределение ресурсов и сексуальности раскладывает риски на всех и сводит их к минимуму, обеспечивает быстрое потребление добычи и предотвращает порчу продуктов в мире без холодильников, снижает эффект мужского бесплодия, способствует генетическому здоровью индивидов и обеспечивает более надёжную социальную среду как для детей, так и для взрослых. Собиратели следуют нормам эгалитаризма не из любви к утопическому романтизму, а потому что это работает в самом практическом смысле этого слова.

Эффективность сексуального эгалитаризма подтверждается на примере самок бонобо. У них много общих черт с людьми, не встречающихся больше ни у каких других приматов. Эти сексуальные характеристики имеют прямые, предсказуемые социальные последствия. Исследования де Вааля, к примеру, демонстрируют, что расширенная сексуальная доступность самок резко уменьшает частоту конфликтов между самцами, если сравнивать с другими приматами, у которых самки значительно менее доступны. Изобилие сексуальных возможностей радикально снижает мотивацию самцов рисковать здоровьем в битве за конкретную самку. Если самцы шимпанзе объединяются, например, чтобы не допустить конкурентов к самке в период овуляции или чтобы добиться более высокого статуса для расширения возможностей совокупления отдельных особей, то в случае с бонобо основная причина создания подобных воинственных банд попросту отсутствует. Вместо этого у них царит непринуждённость, порождённая обилием сексуальных возможностей.

ИССЛЕДОВАНИЯ ДЕ ВААЛЯ, К ПРИМЕРУ, ДЕМОНСТРИРУЮТ, ЧТО РАСШИРЕННАЯ СЕКСУАЛЬНАЯ ДОСТУПНОСТЬ САМОК РЕЗКО УМЕНЬШАЕТ ЧАСТОТУ КОНФЛИКТОВ МЕЖДУ САМЦАМИ, ЕСЛИ СРАВНИВАТЬ С ДРУГИМИ ПРИМАТАМИ, У КОТОРЫХ САМКИ ЗНАЧИТЕЛЬНО МЕНЕЕ ДОСТУПНЫ.

Те же условия действительны и в сообществах людей. Если отвлечься от «социальных традиций современного нам человека», то какие основания полагать, что моногамная парная модель человеческой эволюции, которая в таком почёте сегодня, лучше помогала приспособлению первобытных людей? Почему же она не подошла бонобо из Центральной Африки? Отбросьте культурные ограничения, и так называемая постоянная доступность самки у человека будет выполнять те же функции: предоставлять множественные сексуальные возможности самцам, тем самым снижая конфликтность в группе и увеличивая её размер, а это значит – усиление кооперации и повышение уровня безопасности сообщества. Антрополог Крис Найт выражает это так: «Хотя основной шаблон поведения приматов в сексе – это редкое „да“ на фоне постоянного „нет“, у людей [и бонобо] мы видим редкое „нет“ на фоне постоянного „да“» 118. Здесь перед нами пример одинаковой поведенческой и психологической адаптации, уникальной для двух очень близких приматов. Тем не менее теоретики настаивают, что у каждого из них были свои пути адаптации, различные по происхождению и функциям.

СОЦИАЛЬНЫЙ ЭФФЕКТ РАСШИРЕННОЙ СЕКСУАЛЬНОЙ ДОСТУПНОСТИ САМОК У БОНОБО (И ЧЕЛОВЕКА?)

По де Ваалю и Лантингу [de Waal, Lanting, 1998]

Это усиление социальных связей фактически и есть самое простое объяснение мощной комбинации из сексуальной доступности и скрытой овуляции, имеющих место только у людей и бонобо 119. Большинство учёных, однако, видят лишь половину этой логической цепочки, как явствует из этих слов: «Самки со скрытой овуляцией пользовались большим успехом, поскольку группы, где они жили, поддерживали мирную стабильность, что облегчало моногамию, равное распределение и кооперацию» 120. Понятно, как сексуальная доступность самок могла облегчить распределение и кооперацию, но почему в списке должна быть и моногамия – вопрос, не только не находящий ответа, но почти никогда не задаваемый.