Касильда Жета - Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней

Как и предположения Мальтуса о росте населения по отношению к возможностям сельскохозяйственного производства, аргументы Хардина имели успех, поскольку (1) они используют простую формулу типа А + В = С, которая представляется неоспоримо верной, и (2) она оправдывает явно бессердечную деятельность властей. Эссе Мальтуса, к примеру, часто цитировалось британскими бизнесменами и политиками для объяснения бездействия перед лицом массового обнищания населения в стране, включая 1840-е, когда от голода погибли несколько миллионов ирландцев (и ещё несколько миллионов эмигрировали в США). Чёткое обоснование Хардином бесперспективности коммунальной собственности лило воду на мельницу сторонников приватизации социальных услуг и защитников захвата земель у коренных народов.

Есть ещё одна общая черта элегантных аргументов Хардина и теории Мальтуса: ни то, ни другое не работает в реальности.

Как объясняет канадский автор Айан Энгус, «Хардин просто игнорирует то, что реально происходит на общинных пастбищах: саморегуляция с участием всех заинтересованных общин». Хардин не заметил, что в небольших сельских общинах с низкой плотностью населения каждый пастух знаком лично со всеми остальными (так было и с историческими английскими общественными землями, и в сообществах древних собирателей). Каждый, кто пытается обжулить систему, быстро вычисляется и наказывается. Нобелевский лауреат в области экономики Элинор Остром изучала управление общественными землями в небольших сообществах и пришла к выводу, что «все сообщества имеют какие-либо формы контроля, чтобы исключить обман и попытки использовать ресурс больше, чем полагается по справедливости» 219.

Каким бы боком экономисты и другие противники управления местными ресурсами ни поворачивали вопрос, настоящая трагедия общественного достояния происходит не от того, что его используют малые группы взаимозависимых индивидов. Забудьте про пастбища. Перед нами трагедия океанов, рек и лесов. Местный рыболовецкий промысел сворачивается по всему миру, потому что ни у кого нет власти, сил и мотивации запретить рыболовецким флотилиям разных государств хищническую эксплуатацию океанов, принадлежащих всем (и, значит, никому). Токсины из дымовых труб Китая от сжигаемого нелегально добытого в России угля оседают в лёгких корейцев, а американские автомобили на венесуэльском топливе плавят гренландские ледники.

Подобные цепные трагедии и катаклизмы возможны лишь при отсутствии местного, локального и индивидуального стыда. Из-за ложной уверенности в мальтузианской экономике, дилемме заключённых и трагедии общинных пастбищ их применяют к досельскохозяйственным сообществам, игнорируя деликатные условия жизни в маленьких группах, где никто «не ускользнул бы от общественного взгляда и суждения», как говорил Руссо. Трагедии неизбежны, лишь когда размер группы превышает способность индивидов к запоминанию всех её членов. Это число известно как число Данбара. В сообществах приматов размер определённо имеет значение.

Обращая внимание на важность взаимного ухода у социальных приматов, британский антрополог Роберт Данбар построил график зависимости размера группы от развития неокортекса мозга. Используя свои корреляции, он предположил, что человек перестаёт помнить, кто именно и что именно когда-либо кому-либо сделал, когда размер группы превышает 150 индивидов. По его словам, «граница, наложенная способностями коры головного мозга, – это число индивидуумов, с которыми возможно поддерживать стабильные межличностные взаимоотношения» 220. Другие антропологи самостоятельно пришли в исследованиях к тому же числу. Замечено, что когда группа начинает превышать указанные размеры, она распадается на две мелкие группы. За несколько лет до опубликования Данбаром своего анализа в 1992 г. Мартин Гаррис заметил: «При численности группы в 50 человек или населении деревни в 150 человек все близко знают друг друга, так что связи взаимообменов могут удерживать людей вместе. Люди дают и ожидают, что смогут взять, а когда берут – ожидают, что будут давать» 221. Современные авторы, в том числе Малькольм Гладуэлл в своём знаменитом труде «Переломный момент», доводят до массового читателя идею, что 150 – это предел органично функционирующих групп.

Поскольку человек развивался в маленьких, тесных сообществах, где каждый знал каждого по имени, он не очень хорошо приспособлен к сомнительной свободе, которую предлагает анонимность. Когда сообщества разрастаются до такой степени, что члены не могут более поддерживать даже поверхностные знакомства с остальными, поведение меняется. Принимаются иные решения, и наши чувства дозволенного и приемлемого становятся всё более абстрактными.

То же самое трагическое недопонимание человеческой природы лежит в основе коммунизма: коллективное владение не работает в крупных сообществах, где люди действуют анонимно. В труде «Сила масштаба» антрополог Джон Бодли писал: «Размер человеческих сообществ и культур важен, поскольку более крупные группы естественным образом будут иметь больше сконцентрированной социальной силы. Чем крупнее сообщество, тем оно менее демократично, в нём будет неравное распределение рисков и вознаграждений» 222. Всё верно, поскольку чем крупнее группа, тем меньше работает стыд. Когда пала Берлинская стена, ликующие капиталисты заявили, что главный недостаток коммунизма – его неспособность соотнестись с человеческой природой. Это так – и не так. Фатальная ошибка Маркса – то, что он не учёл значимости контекста. Человеческая природа работает определённым образом в контексте тесных, взаимозависимых сообществ и идёт вразнос в условиях анонимности. Мы становимся совсем другими созданиями. Но в обоих случаях мы не менее и не более человечны.

Были ли мы действительно рождены в лучшем из возможных мест и в лучшее время? Или наше время – лишь случайный момент в бесконечном ряду моментов, со своими радостями и разочарованиями? Может, вам покажется абсурдной такая постановка вопроса, предположение, что есть другой выбор. Но он есть. В этом наша психологическая тенденция – видеть собственный опыт стандартом, а наше сообщество – Людьми с большой буквы; верить, может, подсознательно, что мы избранные, с нами Бог, и наша команда заслуживает выигрыша. Видя настоящее в таком приукрашенном свете, мы рисуем прошлое кроваво-красными тонами, полным страданий и ужаса. Гоббс продолжает расчёсывать этот психологический зуд человечества уже несколько столетий.

ОН ДИКАРЬ И ДУМАЕТ, ЧТО ОБЫЧАИ ЕГО ПЛЕМЕНИ И ЕГО ОСТРОВА – ЭТО ЗАКОНЫ ПРИРОДЫ.