Сергей Романюк - Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов

В последние годы владения этим домом Кокорев сдавал его под меблированные комнаты и гостиницу. От него дом перешел к М. Ф. Морозовой, сын которой Сергей Тимофеевич, известный меценат, вложивший много труда и средств в становление музея кустарных изделий, был также и любителем-художником. Во дворе на втором этаже небольшого двухэтажного домика, сохранившегося до нашего времени, у него была оборудована мастерская, а внизу находились жилые комнаты. Морозов почитал талант Исаака Ильича Левитана, которому и предоставил этот дом. С осени 1889 г. Левитан работал в нем, а потом и жил. По воспоминаниям, у дома росли большие кусты сирени, внизу находились жилые комнаты, пол в которых был затянут серым сукном, а наверху, куда вела витая лестница, — прекрасная светлая мастерская. В этом скромном домике им были написаны почти все лучшие картины, здесь он стал знаменитым, превратился в великого мастера пейзажа — некоторые художники считали даже, что после Левитана пейзажисты уже больше не нужны, он исчерпал все, что можно было сделать в русской пейзажной живописи. В этом же доме В. А. Серовым был создан известный портрет Левитана. У него в мастерской бывали многие художники, а также Шаляпин, Тимирязев и многие другие известные деятели культуры. 22 июля 1900 г. Левитана не стало: он тяжело болел, здоровье его было подорвано еще в молодости. О Левитане как-то было сказано, что «он много мыслил и чувствовал, много работал и долго хворал — это была его жизнь». Печальная процессия 25 июля 1900 г. вышла из этого дома и направилась на Дорогомиловское кладбище. Левитана провожали его друзья: В. А. Серов, приехавший из-за границы, А. М. Васнецов, К. А. Коровин, И. С. Остроухов, множество знакомых и почитателей.

Главный дом бывшей усадьбы стал символом победы новой власти над оппозицией, ведь именно здесь была разгромлена единственная партия — партия левых эсеров, — которая хотя и сотрудничала с большевиками, но придерживалась других взглядов на некоторые политические вопросы, в частности на заключение Брестского мира с «империалистами» и кресть янской политики.

В этом неприметном московском переулке и началась история однопартийной диктатуры коммунистической партии СССР.

В 1918 г. перед большевиками во весь рост встала проблема сотрудничества с крестьянством, которое в массе своей поддерживало программу левых эсеров. Для Ленина и его сотоварищей было важно убрать их с политической арены до начала первых волнений, которые неизбежно начались при проведении большевистской политики насильственного изъятия продуктов сельскохозяйственного производства.

События развертывались следующим образом: 6 июля 1918 г. левыми эсерами, чекистами Яковом Блюмкиным и Николаем Андреевым, был убит германский посол граф Мирбах. Блюмкин позднее признавался, что его работа — а он, 19-летний молодой человек, руководил отделом ВЧК по слежке за иностранцами — проходила под непосредственным руководством Дзержинского, и никто не сомневался, что убийство было если не непосредственно организовано большевиками, то молчаливо допущено с их ведома с определенной целью: воспользоваться им для разгона лево эсеровской партии, обвинив ее в заговоре. Недаром Дзержинский неоднократно пропускал мимо ушей предупреждения германского посольства о возможных террористических актах.

Большевики заранее, еще задолго до убийства Мирбаха, планировали избавиться от своих союзников, используя для этого ими же созданный предлог, они также заранее стягивали верные им войска в Москву, готовясь к разгрому эсеров, к ликвидации так называемого восстания, которого на самом деле и не было. Никаких документов о причастности к террористическому акту руководства партии левых эсеров обнаружено не было. Закономерно задать основополагающий вопрос римского права: «Cui prodo? Cui bono?», то есть кому это было выгодно? А выгодно было отнюдь не левым эсерам, а только большевикам.

Они мобилизовали единственное воинское соединение, оставшееся верным им, — латышских стрелков под командованием И. Вацетиса (да и за ним они внимательно и тайно присматривали), — и направили его на разоружение левоэсеровского отряда Дмитрия Попова, находившегося в бывшем морозовском особняке в Большом Трехсвятительском переулке.

Предварительно туда отправился Дзержинский с тремя спутниками, которые обыскали весь дом (разбив при этом несколько дверей) и нашли там нескольких членов Центрального комитета партии левых эсеров. Он объявил двух из них арестованными и намеревался одного расстрелять. Естественно, его тут же скрутили и заперли в одной из комнат.

Отряд Попова, находясь в особняке, попросту бездействовал, никакого «восстания» не происходило, а все поведение левых эсеров объясняется лишь самозащитой от большевиков, которые арестовали фракцию левых эсеров на заседании съезда Советов, происходившего тогда в Большом театре. Бойцы отряда Попова не предприняли ни малейшей попытки их освободить, но и более того, никак не препятствовали передавать с телеграфа подстрекательские телеграммы Ленина в провинцию, призывавшие арестовывать левых эсеров.

Туманным утром 7 июля 1918 г. части латышской дивизии под командованием И. И. Вацетиса начали наступление на главный опорный пункт в Большом Трехсвятительском переулке. Точное число «восставших» неизвестно, советские историки называют самые разные цифры — и 2000, и 800, и 600 человек, но все они представляются значительно завышенными. Их было, вероятно, не более 150–200 человек. Латышские части в составе 3500 человек, поддержанные несколькими орудиями, расположились на подступах к морозовскому особняку. Одно из них втащили на высокий холм к Владимирской церкви и поставили внутри ограды.

Начался пушечный обстрел прямой наводкой: было выпущено несколько десятков артиллерийских снарядов, «которые великолепно пробивали стены и разрывались внутри» — большевики не придавали никакого значения тому, что в особняке находились Дзержинский и его товарищи. Но он уцелел и позже докладывал: «…Вдруг раздался страшный грохот и треск. Дом зашатался. На нас посыпалась штукатурка с потолка и карнизов, разбились стекла, дверь отворилась и повисла. Мы вскочили. По нашему дому трахнул артиллерийский снаряд. Суматоха началась отчаянная. Все повскакивали и кричали, ничего не соображая. Кто хватался за ружье, кто бросал его; все метались, били рамы, выпрыгивали из окон. Я вышел в соседнюю комнату и подумал: „Надо сейчас уходить”. Мы вошли в комнату, где не было полстены; через эту пробоину мы выскочили на улицу, замешались в толпе и быстро скрылись, вскоре достигнув расположения наших войск».

В полдень 7 июля все было кончено: Вацетис известил Ленина о том, что левые эсеры разбиты и бегут к Курскому вокзалу.