К Тарасов - Отставка штабс-капитана, или В час Стрельца

- О чем же, Яков Лаврентьевич, вы хотите поговорить? - спросил я, откупорив бутылку. - Уж не о психологии ли самоубийцы?

- Пустое об этом говорить, - сказал лекарь. - Достоверным источником такого состояния могут служить лишь записи или рассказ человека, стрелявшего в себя, но неудачно. Все другое - наш вымысел. Чувство неудавшейся жизни может быть интуитивным, а потому правильным. Интересно как раз обратное - не то, что некоторые стреляются или прыгают в омут, а что многие этого не делают, хотя должны.

- Инстинкт, - возразил я.

- Вот и заковыка, что инстинкт, - сказал Шульман и отпил из кружки. Сильный инстинкт что, по-вашему, означает? Впрочем, сам и отвечу - слабость сознания. Взять каторжника, ему дали пожизненно рудники. Представьте, под штыком, терпит издевательства, но тянет, тянет, как вол. Таковым он и становится. Что светит ему? Какая звезда? Взять бы, кажется, ремень, привязать к суку и захлестнуться. Но нет...

- Стало быть, герой сегодняшней трагедии проявил высокое сознание?

- Отчего же говорить нет. Скажу - да.

- Однако было этому Северину в чем себя проявить кроме чувств, сказал я. - Все отмечали - умен и, брат говорил, увлекался химией. Мог ученым стать.

- Простите меня, что вмешиваюсь, - сказал с печи мельник. - Вот вы о Северине говорите. А что такое случилось?

- Застрелился, - ответил я, - два часа назад.

- Северин?! - вскричал старик и соскочил с печи. - Застрелился? Так этого не может быть.

- Почему же не может, - сказал Шульман. - Своими глазами видали.

- Вот беда! Вот беда! - запричитал мельник.

Я удивился:

- Да вам какая беда?

- Так я его знаю с пяти лет. На мельницу прибегал. С сыном моим Иваном дружили, охотились вместе. Вот кто был хороший человек, видит бог, хороший. Но не мог он застрелиться! - Мельник уставился на нас полными слез глазами.

- Из-за девушки застрелился, - объяснил я. - Не захотела с ним под венец идти.

- Из-за девушки? - еще более удивился старик. - Не стал бы он плакать из-за девушки. Ого! Это молодец.

Откуда тебе о нем знать, подумал я. Дружил он, что ли, с тобой, старым вдовцом? И туда же, рядить.

- А как он застрелился? Как? - допытывался мельник.

- Пруды у них есть, - сказал Шульман. - Беседка стоит. (Знаю, знаю, закивал старик.) Вот там себя и убил.

- Господи! Вот беда! Вот несчастье! - бормотал мельник. - На воздух выйду. - И он исчез.

IX

- Да, так мы о сильной воле говорили, - вспомнил лекарь.

- О слабой, - поправил я. - А если то, что вы называете слабостью, богобоязнь?

- Не надо, не надо! - замахал на меня Шульман. - Не надо бога привлекать. Сами хорошо знаете, что никто, помимо истеричек, в бога не верует.

- Ну уж это вы слишком, - слегка опешил я. - Никто не верует, а меж тем все человечество молится.

- Молится! - хмыкнул Шульман. - Эка важность! Вот в нашей благословенной Отчизне еще трех лет не прошло, как людей от скотского звания освободили. И то под выкуп, как турки. А в Казанском соборе, видели, с какой страстью кресты кладут? Хороши, нечего сказать, христиане. По три шкуры дерут. Тот же хлебосол Володкович. Отчего не хлебосольничать с дармовых денег. И детки под стать. Одна - дура, бездельница, только и есть достоинств, что смазливая, и к тому же истеричка, по голосу слышно, младший - манией величия болен, могу гарантию подписать, старший - но о нем поздно говорить. Хотя в медицинском отношении случай весьма занимательный. Скажу вам даже, что это самоубийство подсказало мне тему исследования. Вернемся из похода - обязательно займусь.

- И вообразить не могу, что вас заинтересовало, - сказал я. - Обычный выстрел в упор. В Севастополе я десятки таких ран видел после рукопашных.

- Это верно, - согласился лекарь, - рана как рана. А любопытно то, что за полчаса, которые вы определили между выстрелом и нашим осмотром тела, оно не должно было охладиться до такой степени. Вот и темка для какого-нибудь студента: "Влияние внешних условий на скорость охлаждения трупа".

- Фу! - поморщился я. - Что за удовольствие. И пользы-то никакой для живых.

Шульман ухмыльнулся:

- А какое удовольствие вам, артиллеристам, рассчитывать разлет шрапнели?

Я собрался возразить.

- Ну да, ну да, - опередил меня Шульман. - Это для славы оружия и блага Родины.

- Но за какое время, вы думаете, - сказал я, - он мог остыть до такого состояния?

- Часа за два, - был ответ.

- Нереально, - сказал я. - Что же, он умер двумя часами раньше, чем курок спустил? Этак выходит, что он уже неживым в беседку пришел.

- Выходит, что так.

- Мистика, Яков Лаврентьевич. Переменим предмет. Меня такая тема совершенно точно лишит сна.

- Могу снотворное предложить, - ответил лекарь. - Батарейный командир, между прочим, воспользовался.

- Естественно, - сказал я. - Такие переживания... Держу пари, что у следующего помещика он потребует сдать детей нашему караулу.

Мы посмеялись над некоторыми странностями нашего подполковника, пришли в хорошее расположение духа, и лекарь, поскольку портвейн в бутылке иссяк, отправился на свою квартиру. Федор поехал его проводить.

Я написал под свидетельством фамилии и чины офицеров, задул свечу, лег на сенник, но не смог заснуть, пока не вернулись Федор и старик. Хотя какая все же странность: что мне было до них?

X

Когда я проснулся, никого в избе не было. Я вышел во двор. Федор возле сарая чистил коня, приговаривая ему нежности.

- Ваше благородие, - сказал он. - Поздравляю вас с праздником.

Я хотел удивиться, но припомнил, что сегодня наш батарейный праздник*; я полез в карман, нашел рубль и подарил Федору.

______________

* Общий праздник гвардейской артиллерии был приурочен к церковному празднеству - Преображению господню, который отмечался 6 августа. Помимо того, каждая батарея избирала себе в заступники кого-нибудь из святых и в день, отведенный ему в церковном месяцеслове, праздновала свой праздник. Судя по дате, которую называет в свидетельстве штабс-капитан Степанов, их батарея считала своей заступницей Деву Марию - Богородицу.

- И я тебя поздравляю, - сказал я. - А сейчас возьми бумагу - на столе лежит, объедь офицеров - пусть подпишут. Все, кроме Нелюдова... А что, наш хозяин давно ушел?

- Давно, - ответил денщик. - Шальной он какой-то, ей-богу. Встал с зарей, потоптался, бумагу вашу прочел, помолился, сапоги в руки - и пошел. Хоть бы сала кусок предложил, так нет, скрылся.

- А ты разве не спал, что видал?

- А я и сплю, и вижу, - сказал Федор и добавил с упреком: - Я же вчера трезвый был, не то что, как говорят, Еремин.

- Вот и хорошо, - похвалил я. - Так и должно.

- Что в этом хорошего, - возразил Федор. - Спал чутко, как Жучка какая, разве выспишься?

- Сегодня свое возьмешь. Ну, езжай. У командира меня жди.

Выбравшись, с ленцою собравшись, я оседлал Орлика и поехал к подполковнику Оноприенко. Возле церкви собирался местный народ. Встречавшиеся мне солдаты все имели радостный вид. На крыльце поповского дома подполковник отдавал распоряжения фельдфебелю.