К Тарасов - Тропа Каина (= Испить чашу)

- Ну, Панове, - вдруг грозно осек всех пан Адам до сих пор более молчавший. - Прошу Эвку не трогать. Она мне и Метельским жизнь сохранила, могла выдать казакам стежку на острове...

Как по приказу - без удивления, вопроса, игривого словца - Эвку опять забыли. Разговор повернулся на шведов. Что, рыжие бестии, не удалось взять наши земли! Потому что бог не помог: в церковь золото не несете, скряги протестантские, все в домашние кошельки...

Эта странная общая деликатность уверила Юрия, что гости знают что-то такое об отце и Эвке, что тихо ставится ему в укор. "В каком таком ручье мог он эту голую Эвку видеть? - подозрительно думал Юрий. - В ручье ли? Может, вовсе не в ручье... Уж не таскался ли на смех повету за небесными глазами, напрасно грозя тяжелой плетью..." Если ночью не врал, развивалась далее эта мысль, а не врал, иначе сегодня бы не отрекся, то околдован был Эвкой, а потом принижен до ревности к ничтожному дегтярю. Из досады увел дегтяря солдатом, чтобы стало ей пусто на грешной лавке. То-то в ней злобушка тлеет, вон как дерзила в часовне, ровно сестра, даже пугала: "Сам на себя беду накличешь!" "Нет, не к тому цепитесь!" - сказал пан Юрий и сложил под столом для бесов кукиш.

Конечно, думал Юрий, дьявол ищет, кому досадить. Но только над слабыми он сильный. А кто греха на душе не хранит, тому не опасен. Он, пан Юрий, дурного дела ни одного не сделал, а что убивал - так то врагов родины убивал. А отец, отец - тут дело другое, по сей день околдован. Вот соседям и смех глядеть: нашел вдовец Матулевич невесту...

И тут черное пятно съехало по ледяной какой-то нитке из головы к сердцу и улеглось в удобную ложбинку между двумя закруглениями, потому что представлял себе Юрий фигуру сердца в таком точно виде, как нарисовано оно на церковных иконах.

4

Назавтра гости начали разъезжаться. Юрий поехал проводить пана Кротовича, вздыхавшего тяжело в предчувствии неласковой домашней встречи. Мечталось Кротовичу задержать Юрия до темноты, чтобы перегорела в душе грозной супруги без выстрела из уважения к гостю большая часть порохового заряда. Но сравнивая ясный лоб пана Юрия с бурачного цвета бугром, на который напрасно опускал седые пряди пан Петр, и выпытав ловким вопросом, что никто более подобного облика не принял, - одной ей досталось такое чудовище, пани Кротович налилась неугасимой и в три дня яростью. Она, правда, выставила и чарки, и штоф, и закуски легли на стол, но не лилось вино под ее нетерпеливым, выталкивающим за порог взглядом. Юрий, осилив себя, выпил за встречу и хозяйское здоровье, отсидел пять минут, растянувшиеся, верно, для пани Кротович в мучительную вечность ожидания, и оставил супругов наедине. Не отъехал он и десяти шагов за ворота, как взвился из избы к небу, пугая жаворонков, тонкий, в змеиное жало, крик: "Жлукта!"* Пан Юрий невольно пришпорил коня.

______________

* Жлукта. "Жлуктить" - хлебать, пить ненасытно (бел.).

Переезжая вброд Волму, увидел он поодаль брода Эвку - что-то она выискивала в луговых травах и прятала в торбу. Тотчас черное пятнышко заершилось в облюбованном чувствительном месте. "Нет, не может быть, чтобы отец ею околдовался", - с неверием подумал Юрий и, глядя на Эвкину спину, на колыхание красно-синей юбки, подумал еще: "Надо сегодня к Метельским съездить, там три паненки скучают". Но хоть волнующе представился веселый вечер с девками и никакого интереса к шептунье быть не могло, Юрий, сам не зная зачем, повернул коня и по воде пошел к Эвке.

- Добрый день! - окликнул он, подъезжая.

- Здравствуй, пан Юрий! - улыбнулась ведунья, вскинув на миг к проезжему серые глаза.

- Траву собираешь? - спросил Юрий и удивился никчемности своего вопроса. - Вчера, Эвка, ты ответила, что сам на себя могу беду накликать, сказал он потому только, что ничто иное в голову не пришло. - Объясни как, знать хочется...

- Не знаю, - ответила Эвка, но так, словно знала.

- Да зачем же мне себе вредить? - усмехнулся Юрий.

- Не убережешься, - сказала Эвка.

- Скажи - уберегусь.

- Сказать? - спросила Эвка, и глаза ее сузились, появилась в них жесткость. - А пан не обидится?

- Чего обижаться, если сам прошу.

- Слабый ты, пан Юрий!

Юрий опешил.

- Как слабый? - спросил он после молчания.

- Так дается, - сказала Эвка. - Тот сильный, тот слабый - какая судьба. Заяц - слабый, волк - злой, сова - мудрая. Такими на свет появились.

- Это звери, - возразил Юрий, злясь, что легко приравняла его знахарка к зайцу.

- И среди людей так! - возразила Эвка. - Один глядит - овца, другой глянет - озноб берет.

- Моей сабли каждый боится! - сказал Юрий.

- А снимешь саблю - кто побоится?

Юрий удивился.

- Тебя, пан Юрий, не боятся, - говорила Эвка, - твоей сабли боятся, железа, меня без сабли боятся!

- Не тебя боятся, - усмехнулся Юрий. - Бесов, которые при тебе ходят, боятся.

- Где ж они ходят? - спросила Эвка, нарочито оглядываясь вокруг и раздвигая руками траву.

- Они внутри тебя прячутся, - подсказал Юрий, даже показывая пальцем.

- Где ж им прятаться внутри? Горба вроде нет.

- Им много места не надо, - объяснил, помня полоцкие уроки, Юрий. Они полком на тупом конце иголки поместятся.

Глаза Эвки загорелись.

- И ты, пан Юрий, их пугаешься? И правильно, пан Юрий. Саблей их не победить, они маленькие, надвое не развалишь.

- Надо будет - и беса развалю, - отвечал Юрий.

- Если ничего пан не боится - себя надо бояться, - сказала вдруг Эвка сухим, враждебным голосом, поразив Юрия внезапным скачком в темноту поучения.

- Ох, Эвка! Криво идешь! - едва и нашел что ответить Юрий, запустив, однако, в ответ грозную интонацию для вескости смысла. Не слыша возражений, он с досадой за ненужный разговор поскакал на отцовский двор.

Здесь вернулись к нему здоровые интересы, и он тотчас отправил паробка к Метельским спросить, примут ли соседа и с ним товарища по оружию. Хоть было понятно, что примут, но свалиться как снег на голову - не родня, а по извещении и панны будут ждать с нетерпением, и стол будет накрыт. Паненок было трое, для ровности сторон не хватало рыцаря, и Юрий послал другого паробка к холостому соседу, пану Михалу, сказать, чтобы он, если есть охота погулять у Метельских, собрался и ждал их по пути.

Ближе к вечеру Юрий и Стась Решка нарядились; Стась для ясности речи выпил треть штофа, и выехали. Скоро им встретился поджидавший их пан Михал, и уже втроем припустили коней ближней лесной дорогой.

Их ждали, девки обрадовались, Метельский вышел обниматься и, как положено доброму хозяину, стал кричать - выпить, выпить за встречу, за счастливое возвращение с войны, чтобы всегда так возвращаться. Сразу приезжих повели за стол, тут все осмотрелись.

Паненки сидели рядком; Волька - старшая - перезревала, из глаз ее лучилось нетерпение замужества, но Юрию она всегда была незанятна, а уж с жаждою затянуть брачный аркан на рыцарской шее и вовсе показалась чужда; зато меньшие сестры, в последнее свидание четыре года назад бестелесные, теперь стали очень приятны, особенно средняя - Еленка, Юрий сразу же ее выделил, чаще на нее глядел и, поглядывая, ловил на себе ее смущенный взгляд.