Джавад Тарджеманов - Серебряная подкова

- Господа, - повысил он голос. - Я говорю здесь о линиях, которые получаются при сечении прямого кругового конуса плоскостями, не проходящими через его вершину. Эти замечательные кривые - эллипс, парабола и гипербола - были известны еще математикам древней Греции, жившим задолго до нашей эры. Но сотни лет учение Аполлония Перского о геометрических свойствах конических сечений считалось чисто умозрительной затеей не имеющей отношения к действительности. Позже во времена Иоганна Кеплера и Исаака Ньютона, эти геометрические свойства неожиданно приобрели в пауке чрезвычайное значение. Оказалось, что коническим сечениям подчинены явления природы: параболу описывают снаряд или камень, брошенный к горизонту, по эллипсам движутся небесные светила...

В аудитории было тихо - ни звука, ни шелеста. Лобачевский отметил, что между ним и студентами, с таким увлечением следившими за развитием его мысли, установилось понимание.

- Так сблизились в геометрических кривых различные, замеченные в природе явления, - продолжал он, оживляясь. - Так был найден путь к выявлению общих законов. Прав Лаплас, когда говорил, что если бы человек ограничивался только собиранием фактов, наука была бы бесплодною и никогда не указала бы нам великих законов природы. Подчиняя факты математическим вычислениям, отыскивая взаимосвязи между ними, обобщая их путем отвлечения и восходя, таким образом, к явлениям более или менее общим, человеческий ум доходит, наконец, до открытия законов. А знание их и есть тот волшебный ключ, который дает в руки своему обладателю власть над природой.

- Господа! - Лобачевский сделал жест рукой, словно призывал к участию в этом разговоре. - Может ли существовать более убедительное доказательство могущества математики? Мог ли человек постигнуть чудесные тайны природы, столь тщательно в ней сокрытые, если бы не был он знаком с геометрией, и в частности с коническими сечениями? Нет, конечно! Только те, которым еще никогда не представлялось удобного случая узнать математику, считают ее наукой сухой, оторванной от жизни. В сущности же она требует самой богатой фантазии. Математик должен видеть в жизни то, чего не видят многие другие... Вам, воспитанникам сего заведения, избравшим благородное дело, в котором сочетаются фантазия художника и точность аптекаря, абстракция философа и зримое искусство ювелира, - вам, дорогие друзья, предстоит познать самое большое счастье на земле - счастье творческого труда!

Бурной овацией встретили эти слова студенты.

Предупредив, что вводная часть окончена, Лобачевский приступил к изложению основ курса математики.

- Я говорю о понятиях, которые должны быть положены в основание математических наук. Решение сего вопроса важнее всего для геометрии. До сих пор Евклидовы "Начала", несмотря на блистательные успехи наши в математике, сохранили свои недостатки, я бы назвал их первобытными. В самом деле, кто не согласится, что никакая математическая наука не должна бы начинаться теперь с таких темных понятий, с каких, повторяя Евклида, мы начинаем изучать геометрию. Темноту в понятии производит здесь отвлеченность, оторванная от почвы, на которой она выросла. Ведь за этой своеобразной символикой формул и сложностью геометрических фигур, словно за высокой стеной, математика совсем уединилась от окружающего мира. Стена эта, вынуждая работать исключительно в царстве отвлеченных понятий, закрывает горизонт и мешает взглянуть математикам на внешний мир. И они настолько свыклись с созданными ими в результате отвлечения математическими понятиями, что давно уже забыли тот путь, по которому их далекие предки пришли к этим понятиям. Более того, они постепенно склоняются к мысли, что такие понятия созданы разумом человека в силу его врожденных способностей...

Лобачевский остановился передохнуть и глянул в сторону преподавателей, сидевших в первом ряду на стульях. Симонов что-то говорил, наклонившись к профессору Бартельсу. Тот, слушая внимательно, смотрел на лектора.

Недалеко сидел по-юношески бодрый первый выбранный ректор университета Иван Осипович Браун - профессор анатомии, муж внучки великого Леонарда Эйлера. С ним рядом, откинувшись на спинку стула, напряженно следил за лектором экстраординарный профессор чистой математики Никольский... Только не было среди ученых коллег адъюнкт-профессора и поэта, первого учителя и друга Ибрагимова [Умер 17 апреля 1818 г] - тот заболел чахоткой. Лобачевский отметил:

надо навестить его...

- Со времен Платона, - вернулся он к прерванной лекции, - много было мыслителей, для которых существует вечная и неизменная идея, некий бестелесный, вездесущий дух, а нас окружающий мир - это лишь непостоянная изменчивая тень мира духовного. Математика им кажется этаким ажурным зданием, основанным только на врожденных понятиях, которые своим существованием обязаны миру идей. Между тем каждый знает, что любое здание, даже самой изысканной архитектуры, покоится в конечном счете на земле. Я желаю, чтобы мои собратья по науке ощутили эту материальную почву; без нее нет ничего и ничто не может развиваться. Не потому ли геометрия до настоящего времени, по существу, не вышла ни на шаг за пределы того состояния, в каком перешла к нам от Евклида?..

Никольский предупреждающе кашлянул и даже головой покачал, осуждая столь дерзостные мысли.

- В основание математических наук, - продолжал тем временем Лобачевский, - должны быть нами приняты понятия, которые мы приобретаем в природе посредством наших чувств и которые можем поверять в природе прямо, не прибегая к другим, искусственным и посторонним.

Врожденным не должно верить! - последние слова произнес он раздельно, и в зале все насторожились. - Да, с этими новыми понятиями наука получит совершенно другое направление. По такому пути шел великий труженик русской науки Михаиле Васильевич Ломоносов. "Напрасно, - писал он, - многие думают, что все, как видим, сначала творцом создано..."

Осуждающий ропот и гул одобрения послышались в аудитории. Никольский перекрестился. В глазах его - застывший ужас: а что, если за такие крамольные слова придется отвечать не только лектору, но и всем присутствующим?

Лобачевский поднял руку, призывая к порядку. В зале стало тихо.

- Какие же понятия легче и прежде всего создаются человеком в постоянном взаимоотношении с природой? - спросил он. - В природе мы познаем, собственно, только тела, их движение, без которых невозможны чувственные впечатления. Итак, все прочие понятия, например геометрические, произведены умом нашим искусственно, будучи взяты в свойствах движения...

В первом ряду послышался недоумевающий возглас Никольского: "Какое отношение имеет оно к геометрии?