Андрей Марчуков - Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

Иногда раздуванием фактов занимались местные отделения ГПУ, желавшие показать свою бурную деятельность и убедить вышестоящее начальство, что они бдительно следят за вверенным населением и не зря едят хлеб. На чудесное превращение «бытовухи» в «политику» могло повлиять очередное спускаемое «сверху» напоминание о необходимости усилить борьбу с проявлениями национализма и антисемитизма. Похоже, только этим можно объяснить, почему увольнение на одном харьковском винзаводе сотрудника-еврея и прием на работу украинца, русского и поляка было расценено как проявление антисемитизма [360]. Вероятнее всего, что и на упомянутом собрании одесских грузчиков список кандидатов был провален, если можно так выразиться, не столько из-за нелюбви к евреям, сколько из-за нелюбви к коммунистам.

Как уже упоминалось выше, распространенность антисемитских настроений оставалась примерно на одном и том же уровне на протяжении всех 1920-х гг. Они занимали хотя и немалое, но все же далеко не главное место в выступлениях трудящихся. Например, в августе-ноябре 1926 г. органами ГПУ УССР на селе было зарегистрировано 182 случая проявления антисемитизма, тогда как прочих контрреволюционных выступлений – 208, случаев «ревности» к рабочим – 175, а жалоб на «ножницы цен» – 325. И это при том, что на середину года пришелся пик антисемитских выступлений. Такая динамика сохранилась и в два последних месяца года: антисемитизм – 16, недовольство «ножницами цен» – 45, требования создания крестьянских союзов – 53 [361]. Рабочих также больше волновали социальные вопросы. Скажем, в январе-марте 1927 г. было зафиксировано 38 случаев антисемитских настроений, тогда как случаев недовольства условиями труда – 129, ставками и нормами выработки – 198, сокращениями – 27 [362]. Подобное соотношение, при котором проявления антисемитизма занимали по количеству третье-четвертое место, но в целом составляли восьмую или десятую часть от всех требований, было характерно для всего рассматриваемого периода.

Усиление антисемитских настроений происходило в связи с изменением внутри– и внешнеполитической ситуации – при увеличении налогообложения, росте цен, инфляции, обострении международного положения и угрозе войны. Причем многие события, даже не имевшие отношения к еврейскому вопросу, непременно с ним увязывались [363]. Значительный рост антиеврейских настроений пришелся на середину 1926 и осень 1927 г. и был связан с убийством (25 мая 1926 г.) в Париже С. Петлюры и судебным процессом над его убийцей – евреем Ш. Шварцбартом [364]. Причем дело было не в особой любви к Петлюре как к таковому и даже не столько в национальности убийцы, сколько в той атмосфере, в которой проходил судебный процесс. Оправдательный приговор [365]вызвал «страшное возмущение» у определенной части людей, «особенно среди молодежи», воспринявшей его «как национальное оскорбление» [366].

Чем же можно объяснить высокий накал антиеврейских настроений, пришедшийся на 1920-е гг.? Конечно, факты антисемитизма на Украине имели место, но они (особенно те, о которых говорилось в прессе) не могли не насторожить своей односторонностью. Трудно объяснить поразительное сходство взглядов на проблему у людей разных национальных, политических пристрастий, с различным образовательным и культурным уровнем, принадлежащих ко всем слоям и классам, одним лишь невежеством или врожденной зоологической юдофобией. Материалы ГПУ и ЦК КП(б)У позволяют шире взглянуть на этот вопрос.

Даже Главное бюро евсекции ЦК КП(б)У признавало «наличие в еврейской среде особых условий, питающих правый уклон» и выражающихся в господстве мелкобуржуазной идеологии, недооценке роста «кулацко-эксплуататорского» элемента, недовольстве политикой индустриализации и наступления на частный сектор [367]. «Господство мелкобуржуазной идеологии» являлось питательной почвой для национализма всех населявших Украину народов – украинцев, русских, поляков, немцев. С неожиданной стороны освещает украинско-еврейские отношения председатель одного из райисполкомов Мариупольского округа, выступивший на собрании представителей еврейского населения с просьбой, чтобы евреи «не обижали крестьян в торговые дни», потому что тогда «и последние будут хорошо относиться к евреям» [368].

Порой национальные отношения обострялись на пустом месте из-за непродуманных действий власти предержащей. Ясно, что возникавшие планы введения в школьный курс «еврейских истории и религии в связи с критикой русского “закона божьего”» привели бы, вопреки ожиданиям, не к искоренению антисемитизма, а к его росту. А призывы к коммунистам и коммунисткам, комсомольцам и комсомолкам «кровно, путем браков, переплетаться, слиться» с еврейками и евреями [369]усилили бы брожение не только в массах, но и в партии и комсомоле. В том же Мариупольском округе комсомольская ячейка была разделена на украинскую и еврейскую части, что привело к «определенным шовинистическим тенденциям в среде комсомольцев» [370]. Разыгрывались национальные чувства и из-за невнимательного, а порой пренебрежительного отношения представителей разных национальностей друг к другу. О комсомольце Цымбалюке и его товарищах уже говорилось выше. А вот еще один пример невнимательности. На состоявшейся в Кременчуге общегородской конференции беспартийной молодежи, где большинство участников были евреями, один оратор начал выступать на идиш. В ответ на это украинцы и русские, комсомольцы и беспартийные покинули зал [371]. Если же обратиться к национальному составу партии, ЛКСМУ, государственных учреждений, учебных заведений, то становится более понятным, почему во всех ошибках советской власти многие винили «засилье евреев».

По данным Центрального статистического управления, составленным на основании переписи 1920 г. и городской переписи 1923 г., в УССР проживало 28 711 961 человек, в том числе 1 554 376 евреев, что составляло примерно 5,4 % от всего населения республики. Из них в селах компактно проживало и занималось сельским хозяйством приблизительно 100 тысяч человек, то есть 6,3 % от всего еврейского населения УССР [372]. Остальные жили в городах и местечках. О представленности евреев в высших и прочих учебных заведениях уже упоминалось. В партии процентное соотношение было хотя и не столь велико, но тоже более чем в два раза превышало их долю в составе населения республики. Согласно справке организационно-распределительного отдела ЦК КП(б)У, на 1 января 1924 г. в КП(б)У насчитывалось 14 % евреев, на 1 января 1925 г. – 11,9, на 1 января 1926 г. – 11,2 % [373]. Если же не брать массу рядовых партийцев, а посмотреть на состав ответственных работников аппарата ЦК (не ниже руководителей губернского и окружного масштаба), то картина начинает выглядеть несколько по-иному. На 1 января 1925 г. работников русской национальности насчитывалось девять человек, украинской – четыре, прочих – пять, еврейской – восемь, то есть около 31 %. Ровно через год украинцев было уже 22 человека, русских – 19, прочих – 2, евреев – 21 (13 %). В указанный период среди инструкторов окружных партийных комитетов евреи составляли 32,2 %. Для сравнения: украинцев – 37,2 %, русских – 24,8 %. Даже на селе во главе парткомов стояло 222 еврея – 7,2 % от всего числа секретарей, что превышало численность лиц еврейской национальности в УССР, не говоря уже о сельском еврейском населении [374].