Жоффруа Виллардуэн - Завоевание Константинополя

466. 12 апреля 1204 г.

467. Золотые ворота находились в южной части константинопольских стен, в довольно большом отдалении от того места, откуда был произведен приступ.

468. По рассказу Робера де Клари (гл. LXXVIII), было якобы предусмотрено советом баронов, что если греки станут оказывать сопротивление, то город будет подожжен. Иными словами, хронист полагает вполне правдоподобной злонамеренность поджога, осуществленного во исполнение решений баронов. Согласно версии автора хроники «Константинопольское опустошение», крестоносцы, поджигая город, стремились таким путем воспрепятствовать нападению греков, т. е. ими будто бы руководило чувство страха. Гунтер Пэрисский уточняет виновников поджога, прямо указывая, что пожар учинил некий немецкий граф (гл. XVII): правда, в этой части своего повествования он нередко путает самые различные события, однако его свидетельство заслуживает внимания, поскольку немцы в действительности составляли часть отряда Бонифация Монферратского, перед расположением которого, как рассказывает Жоффруа де Виллардуэн, и начался пожар в городе. Быть может, этим немецким графом являлся Бертольд фон Катценельнбоген, старавшийся таким образом подготовить условия к тому, чтобы «легче победить греков», которые оказались бы, по Гунтеру Пэрисскому, зажатыми «и битвой, и пожаром».

В отличие от остальных хронистов маршал Шампанский, явно стремясь обелить баронов, рисует ситуацию таким образом, будто пожар возник чуть ли не случайно: просто какие-то люди подожгли квартал, находившийся между «пилигримами» и греками, из опасений самим не подвергнуться нападению с их стороны; что это были за люди, он, Виллардуэн, не ведает. Следовательно, хотя поджог и был учинен крестоносцами в качестве превентивной меры, они действовали чисто импульсивно, повинуясь чувству страха, притом предводители никакого касательства ко всему этому-де не имели. Что касается ущерба, причиненного этим, третьим по счету, пожаром византийской столицы, случившимся во время крестового похода, то, по данным Никиты Хониата, выгорела часть города вдоль Золотого Рога — от храма Христа Спасителя до квартала Друнгарион.

469. 13 апреля 1204 г.

470. В это утро, согласно сообщениям Робера де Клари (гл. LXXX) и автора хроники «Константинопольское опустошение», сдались англы и датчане из константинопольского гарнизона. В городе же греческое духовенство, собравшееся в храм св. Софии, поспешило избрать императором Феодора Ласкаря, который, отказавшись от императорского достоинства, тем не менее поднял сограждан на отпор захватчикам. Получив слабую поддержку он вынужден был, как рассказывает Никита Хониат, бежать перед лицом наступавших крестоносцев.

471. Интересно, что, по Роберу де Клари, который выражает возмущение несправедливым разделом захваченного в Константинополе — к ущербу «бедных рыцарей» (гл. LXXX), Бонифаций Монферратский якобы овладел также собором св. Софии и домом патриарха.

472. Имеется в виду Агнеса, дочь Людовика VII и Алисы Шампанской, тетка Луи Блуаского. Ее прислали в Константинополь еще в 1178 г., когда она была девочкой, и просватали наследнику императора Мануила I Комнина — царевичу Алексею (II). Однако она так и не стала его супругой: Андроник I навязал ему свою дочь Ирину, а сам, заняв императорский престол после смерти Алексея II в 1183 г., женился на французской принцессе, которой тогда было всего 11 лет. Подробный рассказ о ее судьбе содержится в «Истории» Никиты Хониата, дальнейшая же участь экс-императрицы освещается позднее и в записках Виллардуэна. По сведениям Робера де Клари (гл. LIII), крестоносцы впервые «нанесли визит» соотечественнице еще в июле 1203 г., во время первого вступления в Константинополь.

473. Имеется в виду сестра венгерского короля Имрэ — Мария, вдова императора Исаака II Ангела (см. § 185).

474. Завоеватели пришли в настоящий экстаз при виде захваченных ценностей, что явствует и из письма Бодуэна I к папе, и из рассказа Гунтера Пэрисского (гл. XVIII). По определению автора хроники «Константинопольское опустошение», этими богатствами можно было бы наполнить три башни. Робер де Клари считает вполне допустимым (во всяком случае, он выдает это за истину), что греки якобы полагали. будто в их столице сосредоточены две трети богатств всего мира (гл. LXXXI).

475. 18 апреля 1204 г.

476. 25 апреля 1204 г.

477. То есть в соответствии с условиями договора «О разделе империи», заключенного в марте 1204 г. (см. § 234).

478. Выше, в другой связи, уже указывалось, что многие источники отмечают неприглядное поведение крестоносцев в захваченной ими византийской столице. Факты такого рода приводит и папа Иннокентий III, который сокрушается по поводу бесчинств завоевателей: ведь они, по его словам, не только обобрали в Константинополе «малых и великих», но и «протянули руки к имуществу церквей и, что еще хуже, к святыне их, снося с алтарей серебряные доски, разбивая ризницы, присваивая себе иконы, кресты и реликвии» (эпистолярий папы, кн. VIII, № 133). Жоффруа де Виллардуэн, однако, осуждает лишь недостаток «честности» у отдельных «пилигримов», кражи, которые совершались ими в ущерб всему воинству. На «несправедливости», допущенные в отношении «меньшого люда», жалуется в своей хронике и Робер де Клари (гл. LXXXI), но его рассказ имеет отчетливо выраженную социальную окраску: пикардиец выступает глашатаем недовольства рыцарской мелкоты корыстолюбием баронов. Напротив, повествование Виллардуэна строится таким образом, что обвинения в утайке части добычи как бы лишены у маршала Шампанского ясного социального «адреса», тем самым верхушка крестоносной рати словно выводится из-под обвинения в алчности. По другой версии событий, передаваемой более поздним хронистом — сирийским франком Эрнулем, главными «ворами» были венецианцы.

479. Любопытно, что сходная идея получила отражение и в хронике франко-сирийского автора Эрнуля: «До того, как французы вступили в Константинополь и захватили его, они были исполнены милосердия, святого духа и щедрости... Когда они завоевывали Константинополь, то держали в руках щит Господа; когда же они утвердились в городе, то они ухватились за шит дьявола».

480. То есть поделили ее между крестоносцами и венецианцами.

481. В соответствии с мартовским 1204 г. договором раздел надлежало произвести следующим образом: прежде всего 75 тыс. марок следовало уплатить венецианцам (это, видимо, составляло три четверти той половины от 200 тыс. марок, которая была обещана крестоносцам Алексеем IV в качестве компенсации за службу); затем нужно было выплатить 25 тыс. марок (четвертую часть названной половины) крестоносцам; далее, венецианцам причиталось еще 25 тыс. марок (остаток того, что они некогда ссудили «пилигримам», авансируя их в кредит); наконец, крестоносцам тоже полагалось дополнительно получить 25 тыс. марок. Все, что после этих выплат осталось бы, подлежало разделу поровну. Иными словами, венецианцы до конца сохраняли преимущественное право на получение «начальной» суммы в 50 тыс. марок, остальное делилось пополам. В сущности именно такого рода договоренности соответствуют сведения, скрупулезно приводимые хронистом.