Тимоти Снайдер - Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным

Теперь, когда еврейство и еврейские связи с Соединенными Штатами стали подозрительны, Виктор Абакумов, начальник МГБ, пытался найти способ превратить бывших активистов распущенного Еврейского антифашистского комитета в агентов американской разведки. В каком-то смысле сделать это было легко. Комитет был создан, чтобы разрешить советским евреям говорить с евреями всего мира, поэтому его членов можно легко было назвать и еврейскими националистами, и космополитами. Однако такая логика не оправдывала немедленной операции массового террора или модели национальных операций 1937–1938 годов. Наверху были недовольны Абакумовым. Без прямого одобрения Сталина он не мог втянуть никого из по-настоящему важных евреев в этот сценарий, а тем более начать какое-то подобие массовой операции.

Во время национальных операций 1937–1938 годов никто из членов Политбюро не принадлежал к какой-либо из затронутых национальностей. Другое дело – возможная еврейская операция. В 1949 году Лазарь Каганович больше не был ближайшим соратником Сталина и его предполагаемым преемником, но все еще был членом Политбюро. Любое заявление о том, что проникновение еврейских националистов в высшие органы советской власти (по аналогии с проникновением польских националистов в 1937–1938 годах), должно было начинаться с Кагановича. Сталин отказался позволить следствие в отношении Кагановича, единственного еврея среди членов Политбюро. В то время пять из двухсот десяти полных членов и кандидатов в Центральный комитет советской Коммунистической партии были еврейского происхождения; никто из них не был под следствием.

Поиски Абакумовым еврейских шпионов докатились до семей членов Политбюро. Полина Жемчужина, жена Молотова, была арестована в январе 1949 года. Она отрицала обвинения в предательстве. Молотов, проявив неповиновение, воздержался при голосовании за осуждение жены. Позже, однако, он извинился: «Я признаю свое тяжелое чувство раскаяния за то, что не удержал Жемчужину, очень дорогого мне человека, от совершения ошибок и от установления контактов с антисоветскими еврейскими националистами, такими как Михоэлс». На следующий день ее арестовали. Жемчужину приговорили к исправительным работам в лагере, и Молотов с ней развелся. Она провела пять лет в ссылке в Казахстане, среди «кулаков» – людей, к депортации которых ее муж приложил усилия в 1930-е годы. Кажется, они помогали ей выжить. Молотов же потерял должность комиссара иностранных дел. Его назначили не эту должность в 1939 году, частично потому что он (в отличие от предшественника, Литвинова) не был евреем, а Сталину тогда нужен был кто-то, с кем Гитлер мог бы вести переговоры. Он лишился этой роботы в 1949 году отчасти потому, что его жена была еврейкой [710].

Те люди, которые находились под следствием, не очень охотно с ним сотрудничали. Когда четырнадцать более-менее известных советских евреев были наконец выбраны для суда в мае 1952 года, результатом этого стал необычайный юридический хаос. Только двое из обвиняемых сознались по всем пунктам обвинения во время следствия; остальные сознались лишь по некоторым пунктам обвинения или же полностью отвергли их. Затем, во время самого суда, каждый из них сказал, что невиновен. Даже Ицик Фефер, который все время был информатором, а во время суда – свидетелем обвинения, отказался в конце сотрудничать с властями. Тринадцать из четырнадцати обвиняемых были приговорены к смерти в августе 1952 года и расстреляны. Хотя суд создал прецедент для казни евреев за шпионаж в пользу Америки, его политическая ценность была небольшой. Подсудимые были не настолько известными людьми, чтобы вызвать пристальный интерес, а их манера держаться была неподходящей для показательного процесса [711].

Если Сталин действительно хотел зрелищного еврейского процесса, ему нужно было поискать в другом месте.

* * *

Коммунистическая Польша выглядела как многообещающее место для антисемитского показательного процесса, хотя в конечном итоге он так и не состоялся. Еврейский вопрос был даже более болезненным в Варшаве, чем в Москве. Польша до войны была домом для более чем трех миллионов евреев; к 1938 году она превратилась в национально гомогенное польское государство, управляемое коммунистами, из которых была часть еврейского происхождения. Поляков объединила бывшая немецкая собственность на западе и бывшая еврейская собственность в городах: в польском языке появились слова, означающие «бывшая немецкая» и «бывшая еврейская» применительно к собственности. Однако если украинцев и немцев депортировали из коммунистической Польши, то евреев депортировали в Польшу (около ста тысяч человек из Советского Союза). Поляки вряд ли могли не заметить, что высшее руководство Коммунистической партии и органы госбезопасности остаются многонациональными, даже когда в стране проводятся этнические чистки: непропорционально большая часть руководителей партии и госбезопасности были еврейского происхождения. Евреи, решившие остаться в Польше после войны, часто были коммунистами с чувством миссии, которые верили в преобразование страны на благо всех [712].

Польша была центром еврейской жизни в Европе в течение пятисот лет; теперь, казалось, эта история завершилась. Около 90% довоенного еврейского населения Польши было уничтожено во время войны. Большинство из выживших польских евреев оставили свою Родину в течение нескольких послевоенных лет. Многие из них не могли вернуться в свои дома в любом случае, поскольку те находились теперь в Советском Союзе, который аннексировал Восточную Польшу. Согласно советской политике этнических чисток, украинцы, беларусы и литовцы должны были оставаться в советских республиках, носивших их названия, в то время как евреи и поляки должны были идти в Польшу. Евреи, которые пытались вернуться домой, часто сталкивались с недоверием и насилием. Некоторые поляки, наверное, тоже боялись, что евреи будут претендовать на собственность, которую они утратили во время войны, поскольку поляки так или иначе украли эту их собственность (часто после того, как их собственные дома были разрушены). Однако евреев часто переселяли в бывшую германскую Силезию, «обретенную территорию», отобранную у Германии, где этот вопрос нельзя было поднимать. При всем этом тут, как и в других местах послевоенной Польши, евреев били, убивали и угрожали им до такой меры, что большинство выживших решали уехать прочь. Конечно, имел значение тот факт, что у них было куда ехать – в Соединенные Штаты или Израиль. Чтобы добраться туда, польские евреи сначала ехали в Германию, в лагеря для перемещенных лиц.

Добровольное переселение переживших Холокост в Германию было не только грустной иронией – это было и самой поздней частью путешествия, вскрывающего ту ужасную политику, которой подвергались евреи и не только они. Евреи в лагерях для перемещенных лиц в Германии часто были жителями Западной и Центральной Польши, которые сбежали от немцев в 1939 году или были депортированы советским режимом в ГУЛАГ в 1940 году только затем, чтобы вернуться в послевоенную Польшу, где люди хотели оставить себе их собственность и обвиняли их лично в действиях советской власти. Быть евреем в послевоенной Польше было очень опасно, хотя не более, чем быть украинцем, немцем или поляком в антикоммунистическом подполье. Эти группы людей часто хотели остаться на своей родине. Однако у евреев была особая причина быть неуверенными в себе, находясь в собственной стране: три миллиона их собратьев только что были уничтожены в оккупированной Польше.