Тимоти Снайдер - Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным

* * *

Количество жертв было таким, что нам трудно за цифрами ощутить каждого отдельного человека. «Хотелось бы всех поименно назвать, // Но отняли список и негде узнать», – писала Анна Ахматова в «Реквиеме». Благодаря кропотливой работе историков у нас есть некоторые из этих списков; благодаря тому, что открыты архивы Восточной Европы, нам есть где узнать. У нас есть на удивление большое количество голосов жертв: например, воспоминания молодой еврейки, которая сумела выбраться из Бабьего Яра в Киеве, или другой, которая выбралась из ямы в Понарах под Вильнюсом. У нас есть мемуары некоторых из тех нескольких десятков, кто выжил в Треблинке. У нас есть архив Варшавского гетто, собранный по крупицам, закопанный, а позже найденный (бóльшая его часть). У нас есть дневники польских офицеров, расстрелянных советским НКВД в 1940 году в Катыни, раскопанные вместе с телами. У нас есть записки, выброшенные из автобусов, которые везли поляков к ямам смерти во время немецких карательных операций в том же году. У нас есть слова, нацарапанные на стене синагоги в Ковеле и на стене тюрьмы гестапо в Варшаве. У нас есть воспоминания украинцев, переживших советский Голодомор 1933 года, советских военнопленных, переживших голод в немецких лагерях в 1941 году, и ленинградцев, переживших блокаду 1941–1944 годов.

У нас есть некоторые записи преступников, изъятые у немцев после их проигрыша в войне, или найденные в российских, украинских, беларусских, польских либо прибалтийских архивах после распада Советского Союза в 1991 году. У нас есть отчеты и письма немецких полицейских и солдат, которые расстреливали евреев, и немецких антипартизанских отрядов, которые расстреливали гражданское население Беларуси и Польши. У нас есть прошения активистов Коммунистической партии, поданные перед тем, как они учинили Голодомор в Украине 1932–1933 годов. У нас есть квоты казней крестьян и представителей национальных меньшинств, которые рассылались из Москвы в местные отделения НКВД в 1937 и 1938 годах, а также ответы, в которых просили эти квоты увеличить. У нас есть протоколы допросов советских граждан, приговоренных впоследствии к смерти и расстрелянных. У нас есть немецкие подсчеты количества евреев, расстрелянных над ямами и отравленных в газовых камерах. У нас есть советские подсчеты количества расстрелянных во время Большого террора и в Катыни. Мы можем судить об общем числе евреев, убитых в главных местах массового уничтожения, на основании немецких записей и материалов, свидетельских показаний выживших, а также советских документов. Мы можем оценить количество людей, погибших в Советском Союзе от голода, хотя не все они были учтены. У нас есть письма Сталина к его ближайшим друзьям, застольные беседы Гитлера, ежедневник Гиммлера и многое другое. Выход этой книги стал возможен благодаря работе других историков и тому, что они воспользовались этими источниками, а также множеством других. Хотя некоторые моменты в этой книге основаны на моих собственных архивных исследованиях, на ее страницах и в примечаниях я выражаю глубокую признательность моим коллегам и предыдущим поколениям историков.

На протяжении всей книги будут представлены свидетельства самих жертв, их друзей и родственников. Я также буду цитировать преступников – тех, кто убивал, и тех, кто приказывал убивать. В качестве свидетелей будет привлечена и небольшая группа европейских писателей и поэтов: Анна Ахматова, Ханна Арендт, Юзеф Чапски, Гюнтер Грасс, Василий Гроссман, Гарет Джоунс, Артур Кёстлер, Джордж Оруэлл и Александр Вайсберг. (В книге также будет прослежено за карьерой двух дипломатов: американского специалиста по России, Джорджа Кеннана, который оказывался в Москве в самые важные моменты, и японского шпиона Тиунэ Сугихара, принимавшего участие в том политическом курсе, которым Сталин оправдывал массовый террор, а затем спасавшем евреев во время гитлеровского Холокоста). Некоторые из этих людей описывают один метод массового уничтожения, другие – два и больше. Одни предлагают полный анализ, другие – спорные сравнения, третьи создают образы, которые невозможно забыть, но всех их объединяет непрерывная попытка рассматривать Европу между Гитлером и Сталиным, зачастую вопреки бытовавшим в то время табу.

* * *

Сравнивая советский и нацистский режимы, политолог Ханна Арендт писала в 1951 году, что фактическая действительность «зависит в своем непрерывном существовании от существования нетоталитарного мира». Американский дипломат Джордж Кеннан в 1944 году в Москве записал ту же самую мысль проще: «...здесь люди решают, что правда, а что ложь».

Истина – это всего лишь решение властей или же правдивые исторические свидетельства все-таки могут избежать влияния политики? Как нацистская Германия, так и Советский Союз хотели управлять самой историей. Советский Союз был марксистским государством, чьи лидеры провозгласили себя учеными-историками. Национал-социализм был апокалиптическим видением полной трансформации, которую должны были осуществить люди, верившие, что воля и раса могут сбросить бремя прошлого. Двенадцать лет нацизма и семьдесят четыре года советской власти давят на нас и мешают оценивать мир. Многие полагают, что преступления нацистского режима были настолько ужасны, что занимают особое место в истории. Это тревожный отголосок собственной убежденности Гитлера в том, что воля побеждает факты. Другие же считают, что преступления Сталина были хоть и ужасны, но оправданы необходимостью создавать или защищать современное государство. Это напоминает мнение Сталина о том, что у истории есть только одно направление, которое он понимал и которое в ретроспективе оправдывает его политику.

Без истории, выстроенной и укрепленной на совершенно другом основании, мы обнаружим, что Гитлер и Сталин продолжают за нас определять свои деяния. Каким же может быть это основание? Хотя книга включает в себя военную, политическую, экономическую, социальную, культурную и интеллектуальную историю, три ее основополагающих принципа просты: первый состоит в том, что ни одно событие прошлого не находится за пределами исторического понимания и не является недостижимым для исторического исследования; второй допускает возможность рассмотрения альтернативных вариантов и принимает непреодолимую реальность выбора в человеческой жизни; третий требует аккуратной хронологии всех сталинских и нацистских программ, приведших к уничтожению огромного количества гражданских лиц и военнопленных. Ее структура основана не на политической географии империй, а на человеческой географии жертв. «Кровавые земли» не были политической территорией, реальной или воображаемой. Это земли, на которых самые кровожадные режимы Европы творили свои кровавые дела.