Герд Кёнен - Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945

Еще до своего появления в Берлине Радек в серии статей, опубликованных в бременской газете «Коммунист» и распространявшихся также в виде брошюр, описал «развитие социализма от науки к действию» и «уроки российской революции». Его рассуждения во многих отношениях представляли собой антитезу тому, что Роза Люксембург только что возвестила в своем программном тексте «Чего хочет Союз Спартака?». Если там говорилось: «Союз Спартака никогда не возьмет на себя правительственной власти иначе, как в результате ясно выраженной, недвусмысленной воли огромного большинства пролетарской массы всей Германии», — то Радек, наоборот, заявлял, что революция никогда не начнется «как действие большинства населения». И кроме того, он постулировал, что диктатура пролетариата по сути означает диктатуру меньшинства; в ином случае она, согласно учению Каутского, была бы вредна в России и бесполезна в Германии {509} 509 Radek K. Die Entwicklung des Sozialismus von der Wissenschaft zur Tat. Berlin, 1919. S. 18. .

Ссылка на Каутского — которого Ленин в своей брошюре только что обозвал ренегатом — была адресована большинству независимых социал-демократов, от которых «Союз Спартака» организационно так и не отмежевался. Отношение к российскому большевизму Радек превратил в коренной вопрос социалистической революции вообще: «Социалистическая революция рабочих России показывает европейскому пролетариату путь, ведущий к власти», подобно тому, «как она вообще показывает типичные черты революции рабочих». Он добавляет: «Кого отпугивает это лицо, кто отворачивается от него, как от головы Медузы, тот отвернется вообще от пролетарской революции, отвернется от социализма» {510} 510 Ibid. S. 16, 18, 21. .

В смягченных позднейших воспоминаниях Радека эти разногласия описаны так: «Спор шел в первую очередь о терроре. Роза болезненно воспринимала то, что Дзержинский был главой Чека. Ведь нас же не одолели террором. Как можно делать ставку на террор?» Радек объяснил ей, что террор исключительно полезен, если речь идет о том, чтобы выиграть «несколько лет» для мировой революции. Да и вообще говоря, буржуазия ведь уже «осуждена историей на смерть», и ее сопротивление можно сломить силой гораздо эффективнее, чем сопротивление поднимающегося пролетариата. «Либкнехт горячо поддержал меня. Роза сказала: “Возможно, вы правы. Но как Юзеф [Дзержинский] может быть таким жестоким?” Тышка [106] Одна из партийных кличек Лео Иогихеса (1867–1919) — Ян Тышка. — Прим. пер. [Иогихес] засмеялся и сказал: “Если нужно, ты тоже сможешь такой стать”» {511} 511 Schüddekopf O.-E. Karl Radek in Berlin. S. 133. .

Рассказ Радека во всяком случае соответствует месту, посмертно отведенному трем мученикам германской революции в революционных святцах. Роза Люксембург обрела лик далекой от жизни святой столпницы. Иогихес-Тышка, «как всегда строгий конспиратор», считался практиком, с которым вообще-то можно было работать, если бы он не погиб. А Карл Либкнехт оказался способным к обучению вождем германской революции, каковым его объявила московская газета «Правда» уже в середине ноября.

Временами казалось, что Либкнехт вполне готов взять на себя приписываемую ему историческую роль «немецкого Ленина». Вместе с тем подобная характеристика совершенно абсурдна как в идеологическом, так и в характерологическом смыслах. Либкнехт был убежденным антиматериалистом, в тюрьме «изучал законы человеческого развития» и пришел — ни больше, ни меньше — к опровержению фундаментальных историософских и политэкономических аксиом марксизма. Если говорить на языке марксистских категорий, Либкнехт, для которого высшее развитие человеческого рода заключалось в «схватывании невозможного», был «утопическим социалистом» par excellence и скорее пролетарским проповедником пробуждения, чем революционным властным политиком диктата {512} 512 Trotnow H. Karl Liebknecht — Eine politische Biographie. Köln, 1980. S. 300 ff. . Но именно это, вероятно, и лежало в основе его харизматического воздействия на уставшие от войны и ожесточенные «массы», хотя — или как раз потому что — до войны он никогда не играл заметной роли в теоретических и политических дебатах германской социал-демократии и, даже будучи сыном Вильгельма Либкнехта, исторической фигуры, одного из основателей СДПГ, всегда оставался в партии аутсайдером и одиночкой.

Подобно Розе Люксембург, которая во время пребывания в заключении перечитывала русских классиков и (в предисловии к «Истории моего современника» Короленко) восхищалась «самой щедрой любовью к людям и глубочайшим чувством ответственности за социальную несправедливость», что составляет «своеобразие и художественное величие русской литературы» и являет прообраз «надвигающейся революционной бури» {513} 513 Korolenko W. Die Geschichte meines Zeitgenossen / aus dem Russischen übersetzt und eingeleitet von Rosa Luxemburg. Berlin, 1919. Цит. по изд.: Frankfurt/M., 1970. S. 10 ff. , Либкнехт был мечтательным русофилом — а также яростным пруссофобом. До войны он, будучи защитником российских эмигрантов в немецком суде и ментором пацифистски настроенной немецкой молодежи, неустанно и яростно клеймил позором мнимое сообщничество российского царизма и прусской кайзеровской империи. Францию он все еще считал матерью революции, но его привлекала и Америка. Именно эта всемирная открытость и радикальная приверженность республиканским идеям позволили ему в 1914 г. первым освободиться из-под влияния социал-демократических легитимационных идеологий, призывавших к «борьбе с царским самодержавием».

О создании российской республики советов — рассказывал он делегатам учредительного съезда КПГ — он узнал в тюрьме, и «будто сноп света проник в мою камеру». Для него было «подобно избавлению услышать, что этот самый отсталый народ смог совершить этот колоссальный подвиг» {514} 514 Trotnow H. Karl Liebknecht und die russische Revolution. Ein unveröffentlichter Diskussionsbeitrag Karl Liebknechts zu Karl Radeks Rede auf dem Gründungsparteitag der KPD, 1918–1919 // Archiv für Sozialgeschichte. 1973. Bd. XIII. S. 395. . Подобное вполне соответствовало его полурелигиозному представлению о пролетариате: последние будут первыми. Теперь свет пришел с Востока. И задача германского пролетариата — пронести этот прометеевский огонь дальше на Запад. В июле 1918 г. Либкнехт писал жене Софии: «Всемирно-историческое значение начавшихся во всех сферах работ по расчистке и созиданию [которые проводит советское правительство. — Г. К.] никто не поймет и не оценит больше меня, хотя мне пока были явлены лишь их смутные очертания» {515} 515 Liebknecht K. Gesammelte Reden und Schriften. Berlin, 1952. Bd. 9. S. 544 f. .

И все же по отношению к большевистской политике Брестского мира он был настроен едва ли менее критически, чем Люксембург или Иогихес, поскольку этот мир, казалось, стал «спасительным деянием для германского империализма», пусть (как он думал) и «совершенно против воли российских друзей» {516} 516 Liebknecht K. Zuchthausnotizen. Цит. по: Trotnow H. Karl Liebknecht — Eine politische Biographie. S. 275. . Но, в отличие от Люксембург, Либкнехт воздерживался от любого намека на открытую критику большевиков, о фактических действиях которых в самом деле имел — и, пожалуй, хотел иметь — лишь «смутные» представления. Брест-Литовский мир занимал для него место в одном ряду с бесчисленными «грехами, которые Германия… которые германский пролетариат взяли на себя» и загладить которые можно было только освобождающим «подвигом»: свержением прусско-германского милитаризма и созданием «социальной республики» {517} 517 Liebknecht K. Diskussionsbeitrag auf dem Gründungsparteitag. Цит. по: Ibid. S. 395. .