Алексей Юрчак - Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Кроме математики, Александр много читал, писал стихи, надеясь когда-нибудь их опубликовать [239], и много занимался английским языком. В последнем он преуспел не меньше, чем в математике, и попал в сборную школы на городскую олимпиаду по иностранным языкам. В следующем письме, от 25 апреля 1975 года, он писал:

Недавно была олимпиада по английскому (городская), я выступал за десятый класс (в нашей школе 10-х нету) [240], занял в двух видах первые места, и в одном второе; общее первое место. Кстати, когда я шел на олимпиаду, я не рассчитывал даже войти в десятку сильнейших, однако…

Спустя год, летом 1976-го, Александр окончил десятый класс в другой якутской школе и поступил на математический факультет Новосибирского университета. В августе он переехал жить в Новосибирск. Тем временем в Ленинграде Николай провалил вступительные экзамены на факультет вычислительной техники одного из ленинградских технических вузов и вместо этого поступил в техникум, собираясь потратить год на подготовку к повторному поступлению в вуз следующим летом. В своих письмах осенью и в начале зимы 1976 года Александр, который всегда учился на отлично и при этом успевал заниматься в математическом кружке и работать секретарем комитета комсомола, давал своему другу советы о том, как лучше готовиться к вступительным экзаменам. 4 декабря 1976 года Александр изложил в письме подробный план подготовки, включив в него перечень литературы по линейной алгебре, дифференциальному исчислению, физике, литературе и философии, а также список вопросов, о которых Николаю стоило подумать. Александр писал:

Я считаю, что ты не теряешь год. Ты, наоборот, его приобретаешь. Ты должен сейчас понять, где твое место, прозондировать почву вокруг себя, ощутить свою направленность. А для этого у тебя в распоряжении целый год! (правда, уже меньше). А теперь можно ли за этот год что-нибудь существенное сделать? Да, можно. Каким образом?

Кроме занятий в техникуме, ровно 8 часов самостоятельной учебы в' течении 6-ти дней. В воскресенье — полный отдых. Эти 8 часов распредели так:

Первые 4 часа: математика —

Теория: С. Феферман «Числовые системы», Э. Мендельсон «Основы линейной алгебры»

Практика(конкретные практические навыки): Г. Фихтенгольц «Курс дифференциального и интегрального исчисления», ч. 1 и 2

2 часа: физика — «Фейнмановские лекции по физике» [241]

2 часа: философия, литература — Ленин «Материализм и эмпириокритицизм» [242]

Философия древних греков (Сократ, Диофант и др.)

Гегель, Фейербах

Конечно, Маркс и Энгельс

В общем, что заинтересует.

Обратим внимание, что в пространном плане занятий и списке литературы, составленном Александром, раздел философии и литературы включает не только обычные работы Ленина, Маркса и Энгельса, но и оригинальные труды древних греков и немецких идеалистов, что было необычно для большинства советских нефилософских факультетов, где эти философы преподавались в критическом пересказе. Более того, как было замечено выше, хотя Александр был убежден в верности коммунистической идеи (по крайней мере, согласно его собственным заявлениям, сделанным в предыдущих письмах), он считал, что человек должен не слепо следовать курсу партии, а прийти к пониманию коммунизма самостоятельно, читая разную, в том числе «буржуазную», литературу и критически переосмысляя ее. В конце своего письма, в секции, посвященной философии, Александр писал:

Не бойся задавать вопросы, которые считаются аполитичными [243](конечно, про себя) и решать их. Старайся думать, почему именно Маркс прав, а не западные идеологи. А может быть, наоборот? Кстати, вот вопрос достойный обсуждения: «что такое искусство, каковы его цели?»

Хотя Александр предостерег Николая от публичной постановки критических вопросов в отношении марксизма-ленинизма, он советовал эти вопросы обязательно задавать и не обязательно соглашаться с официальными ответами на них. Александр прекрасно понимал, как функционирует советский авторитетный дискурс. Как и многие его современники, он проводил различие между стандартными ритуалами авторитетного дискурса, которые следовало воспроизводить не задумываясь об их констатирующем смысле, и другими идеалами, смысл которых был для него крайне важен и которые, по его мнению, честный человек не мог не разделять.

Для Александра автоматическое повторение стандартных клише авторитетного дискурса и критическая рефлексия по поводу смысла коммунистических идей были двумя абсолютно различными видами деятельности. Они не только не противоречили друг другу, но первое было необходимым условием существования второго. По его мнению, нравственный и мыслящий человек должен был уметь делать и то и другое. Эта позиция явно отличалась от позиции ярых «активистов» — например, знакомого нам молодого активиста Леонида (из главы 3), который говорил языком газетной передовицы, повторяя партийные высказывания дословно во всех контекстах и никогда не осуществляя их критической оценки, чем вызывал недоумение своих ровесников.

Последний вопрос в письме Александра — «что такое искусство, каковы его цели?» — отражает его интерес к взаимоотношениям между эстетикой, способностью критически мыслить и верой в коммунистическую идею. То, как Александр дает ответ на этот вопрос в других письмах, объясняет, почему для него любовь к рок-музыке и приверженность идеям коммунизма были совместимы.

Александр и Николай начали собирать магнитофонные записи западных рок-групп еще в 1973 году, когда они оба учились в восьмом классе якутской школы. Друзья часто обсуждали эти записи и после отъезда Николая, в 1974 году, продолжали это делать в своих письмах. Александр был активным поклонником англо-американского рока, но его отношение к этой музыке было сложным, как, впрочем, и его отношение ко многим вещам. Он не был пассивным слушателем, а пытался разобраться в эстетике рока, его культурных корнях, его психологическом воздействии на слушателя. Но самое главное, он пытался доказать себе и другим, что эстетика западной рок-музыки хорошо подходит к идеалам коммунистического будущего, в которое он верил.

Как не раз отмечалось выше, парадоксы советской культурной политики проявлялись в том числе в двусмысленном отношении государства к западному року и джазу. О некоторых образцах этой музыки советская пресса писала вполне положительно, связывая их с народной культурой или прогрессивными политическими движениями. Другие образцы осуждались как примеры буржуазной псевдокультуры, нарушающей нормальную гармонию звука и физиологию слуха и вызывающей психические и моральные отклонения. Подобные критические высказывания о вредном воздействии рок-музыки существовали и ранее. В главе 5 мы цитировали статью начала 1960-х годов, в которой «легкая музыка» советской эстрады противопоставлялась «безвкусной» музыке западного рок-н-ролла, «полной диких звуков, конвульсивных ритмов и отвратительных стонов», которые пробуждают «в человеке лишь чрезмерную распущенность и мрачное безразличие» {415} . Иногда эта критика отходила на задний план, иногда она вновь оживала. В конце 1970-х годов, после некоторого затишья появился целый ряд статей о вредном воздействии рок-музыки на человека — в частности, о разлагающем воздействии низких частот, высокой громкости и искаженных звуков на человеческую физиологию и психологию.