Алексей Юрчак - Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Военка — великая вещь. В моем учебнике есть потрясающие пенки по поводу поведения населения в случае войны. Например, аккуратные, привлекательные, соблюдающие моральный кодекс строителя коммунизма граждане спокойно заполняют убежище. Или флегматичный молодой человек, из которого фонтаном бьет кровь, рядом с хладнокровно-умелой сандружинницей. И другие правдивые картинки, где никто не сеет панику. От этих картинок тянет, как ни странно, душком дешевых бумажных иконок, пошлых, неестественных и каких-то… смердящих (от Лизаветы Смердящей).

Показательно, что запись кончается упоминанием Лизаветы Смердящей — героини романа Достоевского «Братья Карамазовы», который Лена очень любила. Лизавета была сумасшедшей и юродивой. Лицо у Лизаветы, пишет Достоевский, «здоровое, широкое и румяное, было вполне идиотское; взгляд же глаз неподвижный и неприятный, хотя и смирный» {476} . Несмотря на отталкивающую внешность, Лизавета была безобидной и по-своему доброй девушкой, которую обычно никто не обижал и «как будто все даже любили» {477} . На рисунках и в описаниях из учебника по военной подготовке хладнокровные медсестры и спокойные, истекающие кровью советские граждане, «соблюдающие моральный кодекс строителя коммунизма», не испытывают боли и не поддаются панике, как юродивая в романе Достоевского. Для Лены эти образы — не столько враги, сколько безобидные, смирные, но неприятные идиоты.

В другой дневниковой записи годом позже Лена вновь напрямую обращается к форме авторитетного дискурса, иронизируя по его поводу и изменяя смысл его высказываний при общении с властными институтами государства. Летом 1984 года, во время каникул в университете, Лена, хорошо знавшая немецкий язык, поступила на временную работу внештатным гидом в государственное туристическое агентство «Интурист», обслуживавшее иностранных гостей. В конце июня она провела несколько дней со своей первой иностранной группой — туристами из Дрездена, ГДР (водить туристов из идеологически враждебной Западной Германии ей поначалу доверить не могли). Туристы с интересом и энтузиазмом осматривали Ленинград и его окрестности, побывали в Эрмитаже, Исаакиевском соборе, Русском музее, Петергофе, Екатерининском дворце в Пушкине. Повсюду хорошо образованная и начитанная Лена рассказывала им о русской истории, архитектуре, живописи, часто выходя за рамки сухих экскурсионных текстов, которыми ее снабдили в «Интуристе». Немцы были в восторге и сдружились с Леной. После их отлета домой Лена пошла в центральное бюро «Интуриста», расположенное на Исаакиевской площади, чтобы отчитаться о финансовых расходах группы (в гостинице, ресторанах, музеях, на транспорте) — заполнить так называемый «финансовый отчет». И тут Лена неожиданно для себя столкнулась с необходимостью общения с КГБ. Оказалось, что кроме финансового отчета от нее требовалось написать еще один так называемый «идеологический отчет», о существовании которого Лена, как внештатный гид, до этого момента ничего не знала. Говорить об идеологическом отчете за пределами некоторых кабинетов «Интуриста» было не принято. А писаться этот отчет должен был только в специальном помещении, в глубине здания «Интуриста», скрытом от посторонних глаз за несколькими дверями и коридорами и являющемся, по сути, отделением КГБ при «Интуристе». Выносить идеологический отчет из этого помещения также строго запрещалось. В дневниковой записи от 29 июня 1984 года Лена описывает то, как она узнала о существовании идеологического отчета, как восприняла эту новость и как повела себя в общении с сотрудницей особого отдела, работавшей мелким бюрократом Комитета государственной безопасности:

В конторе сидит Наталья Алексеевна [с которой Лена сдружилась с первых дней работы в «Интуристе»], и это уже греет. Я написала свой финансовый отчет, а она говорит:

— А теперь идите в 302-ю комнату и напишите там еще один отчет…

Я поднимаюсь наверх, и все в тумане вокруг, и голова побаливает, и спать хочется смертельно. Дурацкая нумерация: 300, 301, 312,313…

Ловлю мужика:

— Простите, я пребываю в поисках 302-й комнаты… А он говорит:

— Ну и пребывайте. И уходит.

Плевала я на все. Залезаю в 300-ю, там кто-то сидит. Оказывается, за дверью с надписью «312» есть еще коридорчик и вот в том коридорчике…

Комнатенка, и там тетенька сидит, вся ласковая.

— Мне, — говорю, — велели сюда идти и какой-то отчет писать…

— Ну, берите тетрадку и пишите…

— Какую тетрадку?

— Вашу, какую еще!

— А… Значит, у меня здесь есть МОЯ ТЕТРАДКА?

Она смотрит на мою перекошенную от усталости физиономию.

— Вы новенькая?

— Так точно.

— Хорошо. Садитесь, я сейчас все расскажу. Значит, когда вы проводили группу, вы должны, кроме финансового отчета, еще прийти сюда и написать еще один отчет.

— Эту информацию мне уже выдали.

— Вот. Значит, пишите: фамилию вашего руководителя [310], год его рождения, где он работает, помогал ли вам при работе, не делал ли чего-нибудь странного… Вы вообще имеете такие сведения о своем руководителе?

— Не имела чести изучать его анкету. — Я откровенно работаю под майора Вихря.

— Ну вот, теперь вы знаете, что это надо выяснять. Дальше. Уровень подготовленности группы — это видно из их вопросов. Что их интересует. Выделяется ли там кто-нибудь и чем. Задавали ли вам какие-нибудь вопросы и какие. И желательно — кто.

— Эту информацию я не собирала.

— Теперь будете знать.

Она внезапно:

— Вы вообще боитесь?

— Войны боюсь, — я, мрачно. — И уколов. Она обалдевает:

— Каких уколов?

— В вену.

Она, укоризненно:

— Ну, зачем вы так… А теперь?

— А теперь я устала. — А голос, голос-то у меня какой! Такой утомленный, тихий, как будто меня весь день пытали.

Она, терпеливо:

— А туристов боитесь?

— А что их бояться, они люди… Ей уже любопытно:

— У вас вообще есть наставник, который помогает вам отвечать на трудные вопросы?

— Вы, вероятно, не поняли, — говорю я гордо. — Я журналист. Идеологический работник. Для того чтобы правильно ответить на любой вопрос, достаточно просто прочесть все последние партийные постановления.

— Вы сейчас будете писать или на следующей группе?

— На следующей.

— А как ваша фамилия?

Я собираю вещи. Застываю над раскрытой сумкой.

— Это еще зачем? Я ничего не писала.

Она уже зависает ручкой над какой-то бумаженцией.

— Все равно. Раз вы у нас были.

— Федотова моя фамилия, — утомленно отвечает проклятому фашисту майор Вихрь.

Я грохочу каблуками вниз, в курилку, где сидит Наталья Алексеевна и дымит, как паровоз.

— Ну что, Лена, — говорит она насмешливо, — были в 302-й?