Алексей Юрчак - Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Джаз оставался в ресторанах, но мы туда не ходили… Я учился во вторую смену и в первой половине дня все время слушал Би-би-си, а там постоянно крутили джаз… [Т]огда уже начинали глушить, но музыку слушать вроде было можно. Я помню, когда слышал [в западных радиопередачах] про кровавого диктатора Сталина, я не верил, думал: во, клевещут! […] В середине 50-х появился в эфире Уиллис Коновер. С 22 до 24 часов шла его программа Голоса Америки «Time for Jazz» [177]. Первый час был такой свинговый, а второй час был би-боп. Но мы тогда не знали, что это такое {344} .

Джазовая программа Уиллиса Коновера (Willis Conover) на английской службе «Голоса Америки» впервые вышла в эфир в 1955 году и транслировалась без перерывов многие годы, до смерти Коновера в 1996-м. Голос у Коновера был очень низкий, легко узнаваемый, а манера говорить медленная, с длинными паузами, что делало его передачи более-менее понятными даже для людей, плохо владевших английским. Кроме того, в какой-то момент его передачи стали частью трансляций «Голоса Америки» на, специальном английском (in Special English) — в передачах такого типа, ориентированных специально на изучавших английский язык иностранцев, использовались слегка замедленная речь и несколько упрощенные грамматические конструкции и словарь [178]. Все это, а также огромный интерес к американскому джазу способствовало появлению у передач Коновера многомиллионной аудитории по всему миру и, как следствие, международной популяризации джаза, американской культуры и американского варианта английского языка [179]. Владимир Фейертаг позже вспоминал: «Честно признаюсь, что первые английские слова и фразы я выучил благодаря Коноверу. Он говорил медленно и четко, какие-то обороты повторялись изо дня в день. Думаю, что Коновер был учителем английского для целого поколения любителей джаза» {345} . А другой постоянный слушатель Коно-вера, писатель Василий Аксёнов, ностальгически заметил: «Сколько мечтательных русских мальчиков возмужало под Садись на поезд 'А' Дюка Эллингтона и сладкий голос Виллиса Коновера, 'мистера Джаз' из 'Голоса Америки'» {346} .

Насколько популярен был Коновер у советских любителей джаза, а также насколько широко практиковался прием иностранного коротковолнового радиовещания в Советском Союзе, иллюстрирует следующий случай. В 1967 году в Советскую Эстонию из США для выступления на джазовом фестивале «Таллин 1967» приехал Джаз-квартет Чарльза Ллойда (Charles Lloyd Quartet) [180]. В турне квартет Ллойда сопровождал Уиллис Коновер. После выступления квартета в Таллине «Интурист», по просьбе музыкантов, повез их уже в качестве простых туристов посмотреть достопримечательности Ленинграда. Однако ленинградские джазовые музыканты прознали от своих таллинских друзей об этой неофициальной поездке американцев и решили провести их тайком на концерт джаз-оркестра Иосифа Вайнштейна в ленинградском Джаз-клубе. В тот вечер зал был переполнен, но никто из зрителей не подозревал, что за кулисами стоит Уиллис Коновер. Организаторы концерта попросили его объявить следующую композицию. Юрий Вдовин вспоминает:

В лицо его никто не знал, а уж голос все, кто там стояли, знали точно, и когда он подошел к микрофону и объявил следующий номер, это был ужас — толпа на него просто ринулась. Ведь на нем российская джазовая публика получала воспитание {347} .

Итак, советская государственная культурная политика, в частности в области радиоприема, была крайне противоречивой. С одной стороны, она включала в себя всевозможные ограничения — критику «антисоветских голосов», глушение отдельных радиостанций, использование специальных технических стандартов, ограничивающих возможность приема зарубежных станций. Но, с другой стороны, она включала в себя и множество мер по пропаганде коротковолнового радиоприема — производство советских коротковолновых приемников постоянно нарастало, пропагандировалась идея о том, что всесторонне развитый человек должен быть интернационалистом, разбираться в мировой культуре и знать иностранные языки, глушились только некоторые станции и не всегда, создавалось все больше кружков, воспитывающих радиолюбителей, и факультетов, готовящих радиоинженеров, и т.д. Все это способствовало не только контролю за практикой прослушивания зарубежных коротковолновых радиопередач советскими гражданами, но и относительной нормализации этой практики. Неудивительно поэтому, что массы советских людей, в первую очередь молодежи, не воспринимали слушание зарубежных станций как что-то очевидно противоречащее морали вполне нормального, положительного советского человека. Можно было быть даже сознательным членом партии и при этом слушать русскоязычные передачи Би-би-си и «Голоса Америки». Евгений Добренко, ныне профессор русской литературы Шеффилдского университета (Великобритания), рассказывает, что его отец, вступивший в КПСС на фронте во время Великой Отечественной войны и всю свою жизнь бывший исключительно сознательным коммунистом, на протяжении многих лет активно слушал русскую службу «Голоса Америки» {348} . А корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс» Харрисон Солсбери, работавший в 1980-х годах в Москве, во время пространного интервью с генеральным секретарем ЦК КПСС Юрием Андроповым с удивлением узнал, что Андропов (известный любитель джаза) уже почти тридцать лет слушает передачи Коновера [181].

Таким образом, в позднесоветский период коротковолновое радио превратилось в мощнейший инструмент культурного производства, способствовавший формированию советского феномена воображаемого Запада. Само государство принимало непосредственное участие в создании этого феномена, одновременно пытаясь его ограничить. Неудивительно, что предвидеть всевозможные результаты таких противоречивых мер государство не могло. Радио способствовало не только росту популярности джаза, рок-музыки, западной моды и иностранных языков в Советском Союзе, но и тому, что эти интересы воспринимались как вполне нормальные и далеко не обязательно антисоветские. При этом очевидно, что эти интересы и занятия способствовали распространению в советской жизни все новых способов существования по принципу вненаходимости. Советская система менялась изнутри, претерпевая нарастающую детерриториализацию, причем этот процесс пока не воспринимался как необратимый подрыв системы.

Спрос на западный джаз и рок-музыку, подогреваемый зарубежными радиопередачами и кино, а также практически полное отсутствие подобной музыки на советских грампластинках привели в 1950-х годах к изобретению уникальной любительской технологии копирования музыкальных записей — самодельной граммофонной пластинки. Западные пластинки с джазовыми, рок-н-ролльными и другими композициями (в стиле самбы, танго, спиричуэле и так далее {349} ) копировались на гибкие пластинки, вырезанные из фотолистов с медицинскими рентгеновскими снимками, за что изобретение получило в народе название «рок на костях» или «рок на ребрах», а в литературе позднее именовалось «рентгениздатом» [182]. Артемий Троицкий писал: