Феликс Кандель - Евреи России. Времена и события. История евреев Российской империи

Писатель И. Л. Перец отметил с горечью: «Ну‚ а что же статистика? Может ли она сказать‚ каково число пустых желудков‚ бесполезных зубов? Каково число людей‚ чьи глаза вылезают из орбит‚ словно вытягиваемые клещами‚ при виде куска хлеба? Каково число людей‚ умиравших от голода и оттого обратившихся к жульничеству и конокрадству?.. Учитывает ли статистика учащенное биение сердца… перед первым преступлением? Измерит ли она‚ как кровоточит его сердце после совершения преступления? Подсчитывает ли она бессонные ночи до и после?..»

Во время переписи 1897 года 96‚9 % российских евреев назвали родным языком идиш. 67 000 евреев объявили родным языком русский‚ 47 000 – польский‚ 22 782 – немецкий: в основном, это были жители крупных городов. На сто душ еврейского населения приходилось 9 учеников в хедерах и школах‚ а в среднем по Российской империи‚ для всех национальностей – 3‚7 ученика на сто душ населения.

В конце девятнадцатого века специалисты провели исследование типичного городка Киевской губернии‚ где было 2500 евреев на 12 000 христиан. Среди еврейского населения оказалось: купцов – 22, лавочников – 80‚ портных – 77‚ сапожников – 16‚ кузнецов – 10‚ слесарей – 7‚ извозчиков – 15‚ торговцев лошадьми – 9‚ торговцев хлебом – 16‚ меламедов – 17‚ учителей и учительниц – 9‚ канторов – 5‚ раввинов – 3‚ торговцев дровами – 12‚ поварих на свадьбах – 5‚ без определенных занятий – 8.

Были там и мясники‚ шапочники‚ рабочие на сахарном заводе‚ столяры‚ токари‚ водоносы и пекари‚ часовщики и красильщики‚ бочар‚ типографский рабочий‚ аптекарь‚ доктор‚ 2 фельдшера‚ 2 акушерки‚ 2 продавца книг‚ 4 владельца постоялых дворов. Мелкие лавочники со временем разорялись‚ не выдержав конкуренции‚ и уходили работать на фабрики, если‚ конечно‚ там были свободные места. 120 девушек этого городка работали швеями‚ вышивальщицами‚ работницами на конфетной фабрике; за 18 часов работы они получали по 13 копеек в день‚ а стоимость хлеба в неурожайные годы доходила до 10 копеек за килограмм.

«Лицо девушки ужасающее‚ – отметил исследователь‚ – впалые исхудалые щеки‚ глубоко впалые глаза‚ острый подбородок. Она с трудом отвечает на задаваемые вопросы… Эта девушка собирается в Америку. «Хорошо‚ – со вздохом говорит она‚ – ехать в эту страну‚ когда еще имеются силы; но когда уже весь организм надломлен – тогда и в новой стране одно только горе»…»

Перепись 1897 года определила‚ что вне черты оседлости жило 6 % от общего количества российских евреев. Это были евреи Кавказа и Средней Азии‚ а также четверть миллиона евреев с правом повсеместного жительства по всей империи. Цифра была наверняка заниженной‚ так как многие жили во внутренних губерниях нелегально и потому уклонились от переписи.

Жестокая нужда гнала за пределы черты оседлости‚ и в еврейском журнале написали: «От людей голодающих‚ размножающихся‚ ищущих где лучше‚ совершенно так же‚ как ищут все остальные люди‚ разве можно требовать‚ чтобы они постоянно видели перед собой невидимую‚ воображаемую и произвольную границу‚ придуманную для них одних‚ и не переходили бы ее?.. Такого самоотвержения нельзя требовать и нельзя добиться ни от кого». Всеми правдами и неправдами евреи черты оседлости просачивались во внутренние губернии России; полиция ловила их и выпроваживала обратно‚ а на смену им появлялись следующие, гонимые голодом‚ которых тоже ловили, тоже изгоняли – и так без конца.

Молодежь рвалась из черты оседлости‚ чтобы получить образование в университетах; деловые люди искали пути приложения своих способностей и капиталов; музыканты‚ художники‚ журналисты устремлялись в Москву и Петербург. Одни прикрывались вымышленной профессией и получали разрешение на жительство; другие устраивались на правах «швейцарских подданных»: платили швейцару пару рублей в месяц‚ а тот не сообщал о них в полицию. Жизнь вне черты тоже была нелегкой‚ и из Владимирской губернии сообщали: «Правом жить обладают здесь немногие счастливцы‚ но и они‚ в большинстве случаев‚ влачат самое жалкое существование. В Шуе‚ например‚ из пятнадцати семейств всего четыре зажиточных‚ а остальные живут впроголодь… Самое же грустное в их жизни – полнейшее одиночество. Голодает еврей в «черте»‚ но там он среди своих‚ которые понимают его‚ сочувствуют ему. Здесь же‚ прожив десятки лет‚ он всё-таки чужой, всегда должен быть настороже».

Во внутренних губерниях евреи оказывались разобщенными друг от друга; влияние русской культуры и христианского населения становилось преобладающим‚ и начинался неумолимый процесс ассимиляции. Востоковед А. Гаркави вспоминал свое прощание в синагоге с дедушкой-раввином перед отъездом в Петербургский университет: «Дедушка сидел около кивота‚ окруженный слушателями‚ в талесе‚ с лицом светлым‚ приветливым‚ ласковым. Когда я к нему подошел‚ он меня погладил по щеке и сказал: «Ты знаешь‚ мы‚ старики‚ боимся университета‚ мы боимся‚ что он отнимет вас от еврейства… Прощай‚ мое дитя‚ но помни и никогда не забывай‚ что ты еврей»…» Гаркави стал со временем крупным ученым и не переменил веру‚ но так происходило далеко не со всяким.

В городах внутренних губерний еврейская беднота селилась поближе друг к другу‚ сохраняя религию‚ обычаи и‚ по возможности‚ прежний образ жизни‚ а богачи снимали квартиры в центре города‚ поражали роскошью обстановки и одежды‚ каретами и брильянтами своих жен‚ чтобы кредиторы видели их преуспеяние и доверяли им. Эти новоявленные богачи стеснялись прежних своих привычек‚ родного языка и местечковых «пейсатых» родственников, стараясь как можно скорее слиться с окружающим населением. В одной из газет появилось объявление: «Еврей-купец – тридцать лет‚ большое состояние – ищет невесту с приданым около ста тысяч. Непременные условия: образование‚ доброе сердце‚ нееврейская наружность‚ безупречная фамилия».

«Начинается прежде всего с имен… – отметил сторонний наблюдатель. – Как только какому-нибудь коммивояжеру удалось пролезть в «аристократы»‚ он уже больше не Калман Израилевич‚ а Кирилл Исидорович. Жена его‚ бывшая Ревека Давыдовна‚ теперь – Глафира Дементьевна, а дети – Ваня‚ Коля‚ Фаддей‚ Ксения‚ Настя… Из домашнего обихода изгоняется не только жаргон‚ но всё‚ что прямо или косвенно может напомнить о еврейском происхождении хозяев дома. Запрещается говорить о евреях‚ о Библии‚ о погромах‚ о синагоге… Через несколько лет бывший Калман уже гордится тем‚ что его дети ни звука не понимают по-еврейски‚ а в душе скорбит о том‚ что не в состоянии переделать их физиономии».