Феликс Кандель - Евреи России. Времена и события. История евреев Российской империи

После войны в армии усилилась антиеврейская агитация‚ среди солдат распространяли газеты и брошюры против «жидов» – врагов русского государства. Их печатали и в подвале департамента полиции‚ а из провинции просили присылать побольше – «ввиду успеха воззваний к солдатам». «В солдатской компании‚ – отмечал современник‚ – еврей всегда предмет дешевого остроумия и глупого зубоскальства. Над кем и потешаться‚ если не над «жидом». Это тем соблазнительнее‚ что само начальство часто не прочь от скуки заняться «жидотрепанием»…»

В. Жаботинский писал в своих воспоминаниях о И. Трумпельдоре:

«Японцы круто наступали; почти все соседние сопки уже были очищены‚ во взводе Трумпельдора все старшие чины перебиты… Солдаты начали ворчать‚ стали ползти к выходу из траншеи. Трумпельдор стал у выхода с винтовкой и объявил: «Кто тронется с места – застрелю». Так и остались они в окопе‚ пока не опустела и последняя из соседних русских сопок. Тогда он солдат послал в крепость‚ но сам остался и полез на разведку: осмотрел профиль той местности и пришел к убеждению‚ что японцев еще можно прогнать. В это время увидел он на равнине‚ в стороне от огня‚ офицера в капитанских погонах морского дивизиона‚ с подзорной трубкой в руках. Трумпельдор спустился к нему и объяснил: если вызвать свежую роту и поставить ее там‚ то можно еще отобрать позицию назад.

– Верно‚ – сказал капитан. – Сбегай‚ голубчик‚ вон за тот бугор – там засела моя команда; скажи старшему офицеру‚ чтобы шли сюда.

Трумпельдор добежал до пригорка‚ на который сыпались японские снаряды‚ вскарабкался на вершину – и увидел‚ что морская команда‚ не выдержав огня‚ отступила: «только пятки мелькали». Он вернулся к капитану и доложил. Тот глубоко огорчился, сорвал фуражку‚ ударил себя кулаком по седой голове и застонал:

– Осрамили! Удрали – как жиды!

Трумпельдор подтвердил мне потом этот анекдот‚ очень весело улыбаясь…»

Во время октябрьских погромов писатель В. Короленко изо дня в день ходил на рыночную площадь в Полтаве‚ уговаривал крестьян не громить евреев. Священник Г. Гапон писал из-за границы в «Послании к русскому крестьянскому и рабочему народу»: «Отчего же ты‚ великий русский народ‚ народ христианский… распаляешься глухой ненавистью‚ лютой яростью против евреев‚ жидами тобою прозываемых? Отчего же в великие христианские праздники… недостойные дети твои беспощадно заливают еврейской детской кровью городские улицы‚ землю-матушку Божью‚ чуть не паперти церковные?.. Рассуди‚ крестьянский рабочий народ‚ и узнай‚ наконец‚ доподлинно – евреи ли твои враги лютые и будет ли конец твоей маяте каторжной‚ если бы они исчезли с русской земли до единого?.. Удержись‚ остановись же‚ русский народ‚ от погромов бедноты еврейской!»

После октябрьской амнистии 1905 года Гапон вернулся в Петербург‚ вступил в контакт с полицией‚ передавал сведения о революционерах‚ которые были ему знакомы. Эсеры не прощали предателям; П. Рутенберг заманил Гапона на пустую дачу возле финской границы‚ там ему устроили суд и повесили.

Голда Мейерсон (глава правительства Израиля Голда Меир) родилась в 1898 году в Киеве‚ в семье плотника Моше Ицхака Мабовича и его жены Блюмы. Она вспоминала: «Мне было тогда года три с половиной – четыре. Мы жили в Киеве, в маленьком доме на первом этаже. Ясно помню разговор о погроме, который вот-вот должен обрушиться на нас… Много раз в жизни мне пришлось испытать те ощущения: страх, чувство, что всё рушится, что я не такая, как другие. И – инстинктивная глубокая уверенность: если хочешь выжить, ты должен сам что-то предпринять. И еще я помню‚ слишком даже хорошо‚ как же мы бедствовали! Никогда у нас ничего не было вволю – ни еды‚ ни теплой одежды‚ ни дров. Я всегда немножко мерзла, всегда у меня в животе было пустовато».

Из еврейских газет и журналов.

«Крестьянский сход селения Новопетровска Херсонской губернии единогласно постановил исключить из общества и выслать в Сибирь четырнадцать крестьян‚ виновных в разгроме еврейских семей в октябрьские дни. Настойчивые просьбы земского начальника не изменили решение крестьян».

«В селе Архангельском Херсонского уезда шайка хулиганов… разбила окна в еврейских домах‚ испортила некоторые лавчонки‚ одних хозяев побила‚ других поранила… На другой день староста созвал полный сход… Крестьяне единогласно постановили потребовать хулиганов на сход и здесь же разделаться с ними по-свойски. Начался самосуд… «Уж так били‚ так били‚ – говорил после один из крестьян‚ – что десятому заказали больше не пакостить»…»

«В Луганске к местному еврею явился крестьянин и со слезами на глазах рассказал‚ что в погромные дни 1905 года он забрал у него швейную машину. С этого времени удачи будто бы совершенно оставили его‚ несчастье за несчастьем стало сваливаться на его голову. Наконец‚ от холеры умирают его жена и двое маленьких детей. Каждую ночь покойники приходят к нему и утверждают‚ что они умерли за его грехи. Крестьянин уверен‚ что если не отдаст швейную машину‚ он и сам умрет…»

Манифест 17 октября 1905 года не принес успокоения. С отменой цензуры появились газеты‚ призывавшие к борьбе‚ вплоть до вооруженного восстания; о том же говорили на многолюдных митингах‚ пользуясь обретенной свободой слова. В Финляндии началась всеобщая забастовка, в Царстве Польском – демонстрации с требованием независимости; бунтовали матросы в Кронштадте и солдаты во Владивостоке; на крейсере «Очаков» подняли красный флаг‚ и лейтенант Н. Шмидт телеграфировал в Петербург‚ что Черноморский флот «отказывает в повиновении правительству». В декабре 1905 года в Москве шли бои на баррикадах; войска подавили восстание‚ за десять дней борьбы погибло более тысячи человек. П. Столыпин, губернатор Саратовской губернии, писал жене: «Дни идут плохо. Сплошной мятеж в пяти уездах… Все жгут, грабят».

В такой обстановке началась подготовка к выборам в первую Государственную Думу. В тайной типографии департамента полиции печатали прокламации с призывом бойкотировать еврейских кандидатов; печатали их и в типографии петербургского градоначальника – «с дозволения цензуры»‚ а также в штабе Одесского военного округа. В Царстве Польском нарастала кампания против евреев‚ которым «несправедливо дали одинаковые избирательные права с поляками‚ истинными хозяевами этой земли». Евреям грозили за «дерзкое намерение» выдвинуть своих кандидатов и предупреждали в прокламациях: «Если из-за вас не одержат победы на выборах истинные сыны нашей родины‚ а пройдут наши жиды или ожидовевшие поляки… тогда вам придется пожалеть‚ что вы вовремя не опомнились». Запугивание дало результаты‚ от миллионного еврейского населения Царства Польского в первую Думу не прошел ни один депутат-еврей.