Джузеппе Боффа - История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

С 1929 г., когда Сталин прекратил, произнеся всего одну речь, все дебаты по проблемам развития планирования, которые разворачивались до этого момента, экономическая мысль в СССР находилась в состоянии почти полного паралича[19]. Превратности судьбы Варги в послевоенные годы не могли, конечно, служить стимулом для ее нового подъема. Ученые не располагали даже элементарными статистическими данными — они все оказались секретными. Учебник по политической экономии, проект создания которого обсуждался перед войной, разрабатывался с 1947 г., но еще не был подготовлен[20]. Когда в конце 1951 г. была создана его первая редакция, Сталин решил провести закрытое обсуждение этой работы в кругу специалистов; позже он предпочел вмешаться лично и высказаться самому.

Участь его последних работ весьма характерна для того кризиса, который сопровождал мрачный период упадка сталинского правления. Экзальтированный восторг по поводу выхода в свет этих работ, восхваляемых как гениальное выражение непревзойденного глубокомыслия и прозорливости, продолжался всего несколько месяцев, пока жив был их автор. Наследники Сталина напрасно пытались в этих трудах найти какой-нибудь ответ на те вопросы, которые их мучили. Вряд ли этому стоит удивляться. Самое беспристрастное изучение внутренних достоинств этих работ вскрывает их полную убогость. В лучшем случае, идет ли речь о языкознании или об экономике, они содержали положения, которые в научном плане являются совершенно элементарными. Кроме того, они являлись отражением идей и соображений, /387/ весьма далеких от реального состояния дел в той области, которой, казалось бы, были посвящены.

Анализируя характер мирового развития начала 50-х гг., Сталин совершенно не принимал во внимание взрыв освободительной борьбы колониальных народов, хотя этот процесс уже в то время превратился в наиболее важное явление международной жизни текущего десятилетия. С точки зрения Сталина, капитализм не изменился в результате этих событий. По его мнению, капиталистические страны, как это было еще до двух мировых войн, заняты прежде всего междоусобной борьбой за раздел мира. Из этого он делал вывод, что если войны между СССР и блоком империалистических сил можно избежать, то вооруженные столкновения между различными коалициями капиталистических стран будут происходить обязательно. Правильно предвидя, что Германия и Япония в какой-то момент восстановят свое могущество (а убеждение в этом было у Сталина твердым), он был уверен и в том, что схема прошлых конфликтов будет вновь и вновь повторяться вплоть до окончательной гибели империализма. Развитие подлинных новых противоречий капиталистического общества от него ускользнуло. Вообще это общество представлялось Сталину не способным к переменам, обреченным на безостановочное загнивание и обнищание, теряющим способность к движению. Причину будущей катастрофы противоположного лагеря Сталин усматривал в расколе мирового рынка. Конечно же, верно то, что единство международного рынка было утеряно еще в результате войны 1914–1918 гг. Но не было никаких оснований утверждать, как это делал Сталин, о существовании двух рынков, якобы совершенно различных и противоположных, — капиталистического и социалистического, каждому из которых были бы присущи свои особые законы: ведь и сами социалистические страны в своих экономических связях продолжают использовать цены, формирующиеся на капиталистическом рынке, так как у них нет иных, собственных объективных критериев ценообразования[21].

Не менее туманными были суждения Сталина о советской экономике. Отправной идеей было утверждение, что в СССР уже построено социалистическое общество и начинается его переход к высшей фазе развития — коммунизму. Но действительность страны была весьма далека от того, что хотя и в приблизительной форме, но все же выдвигалось и Марксом, и Лениным в качестве критериев и категорий, присущих характеристике данного типа общества. Сталин выбивался из сил, стараясь выпутаться из этого противоречия. Его наиболее интересное утверждение касалось природы экономических законов: существуют объективные законы, объяснял он, от действия которых не может освободиться даже и советское общество. Как ни элементарен был этот тезис, он был существен, поскольку еще со времен первого пятилетнего плана в советской идеологии распространение получило, не без участия самого Сталина, убеждение, что в СССР можно добиться чего угодно, не подчиняясь /388/ каким-либо экономическим императивам. Когда же Сталин попытался определить сами эти законы развития советского общества, он в этом деле не вышел за пределы самых общих описаний и пропагандистских штампов, которые имели мало общего с наукой. Поэтому не лишенной основания кажется гипотеза, выдвинутая в более поздний период, что, по мнению Сталина, в его задачу прежде всего входило утверждение представления о некоем мифическом совершенстве реально сложившейся в советской экономической жизни ситуации, оправдав ее существование действием абсолютных объективных законов, «независимых от воли людей»[22].

Публикация этих работ не стала прелюдией к какому-либо изменению практической политики. Для Сталина высшим проявлением социализма оставалась государственная собственность на средства производства. Только тот факт, что она не может еще охватить и сельскохозяйственное производство, объясняет, согласно Сталину, сохранение в СССР рынка с закономерностями и категориями, ему присущими (цены, деньги, торговля). Достаточно, следовательно, будет провести постепенно полное огосударствление деревни, чтобы стал возможен обмен продукцией между различными отраслями народного хозяйства без посредничества денег. Если к этому добавить дальнейшее широкое распространение культуры, а также просто удвоить уровень реальной заработной платы, которая была в те годы нищенской, то коммунизм, можно считать, стоит у порога[23]. Все то, что Сталин говорил о советском сельском хозяйстве, на самом деле не имело никакого отношения к тому, что в действительности происходило в разоренных селах. Им было отвергнуто даже то единственное конкретное предложение, которое выдвигалось в процессе обсуждения: высказывалась идея передать колхозам право собственности на сельскохозяйственную технику, с помощью которой они работали[24].

Работа была опубликована накануне XIX съезда партии. Сталин лично просил, чтобы на нем каждый оратор выразил свое мнение о содержании его труда[25]. Все поднимавшиеся на трибуну говорили о нем в самых хвалебных выражениях, свойственных любому отзыву на каждое слово, произнесенное Сталиным. Работа расписывалась как целостная программа «перехода к коммунизму»[26]. Сталин думал, однако, о чем-то большем. В будущем учебнике политической экономии он уже видел новое фундаментальное изложение сталинской идеологии, обязательной для всех революционеров в мире, которые должны «учиться» у СССР. Они должны взять ее на вооружение для практической реализации в своих странах[27]. Это был бы апофеоз, в котором единая модель социализма нашла бы максимальное выражение.