Джузеппе Боффа - История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

57. Ilja Ehrenburg. Op. cit., v. 6, p. 203.

58. И.В. Сталин. Соч., т. 16, с. 179–180.

59. VII Congresso del Partito comunista italiano. 3–8 aprile 1951. Roma, 1954, p. 21, 29, 32, 333–336.

60. Panorama, 26 aprile 1977, p. 169–170; Il rapporto proibito.., p. 80.

61. W. Brus. Op. cit., parte 2-a, p. 8, 11; Il rapporto proibito.., p. 151.

62. История внешней политики СССР, т. 2, с. 166–167; H.S. Truman. Memorie, v. 2, p. 504, 511.

63. Mao Tse-tung. Discorsi inediti.., p. 151.

64. И.В. Сталин. Соч., т. 16, с. 181. Информацией об этом тосте я обязан Нилде Йотти.

65. К.S. Karol. Op. cit., p. 52.

66. Одобрение Сталиным одной из этих инициатив см. И.В. Сталин. Соч., т. 16, с. 172.

I. Покушение это послужило для Сталина поводом заявить итальянским коммунистам, что их политика, по его мнению, является крайне беспечной. В своей телеграмме с выражением соболезнований он сказал, что «опечален тем фактом, что друзья товарища Тольятти не смогли защитить его от подлого, предательского нападения» (L’Unitа, 16 Iuglio 1948).

II. Когда эта книга была уже в типографии, в Америке были впервые опубликованы документы исторического отдела государственного департамента, документы, с которыми у нас просто не было времени познакомиться непосредственно. Согласно им, даже в 1949 г. Чжоу Эньлай еще высказывался о вероятности такого выбора в беседе с американскими представителями. Упор он делал на возможности Китая выполнять посредническую функцию между СССР и западными державами. Вашингтонская дипломатия, однако, не приняла во внимание предложения Чжоу, все же переданного ей в обстановке сверхсекретности (International Herald Tribune, 14 August 1978).

III. По сообщениям исследователей из Восточной Европы, которым мы обязаны этой информацией, оно явилось результатом специальной миссий советского деятеля Микояна, направленного к Мао с личным посланием Сталина к руководителю китайских коммунистов.

IV. Интересно проследить, как некоторые из наиболее добросовестных американских исследователей вынуждены признать, что политика, проводимая Соединенными Штатами в Корее, могла оставлять аналогичное впечатление и быть воспринята их противниками как провокация, предназначенная для того, чтобы завлечь их в ловушку. (См. Makshall D. Shulman. Stalin's Foreign Policy Reappraised. Cambridge, Massachusetts, 1963, p. 145, 297–298.)

V. Об этом совещании стало известно относительно недавно от чехословацкого историка Каплана, который сообщил о нем на основании достоверных документов. Но неубедительной была та интерпретация, которую он ему дал: будто бы здесь надо видеть намерение Сталина перейти в атаку, чтобы вторгнуться в Западную Европу. Эта версия не является достоверной, как показывает анализ документов из его же собственной публикации: они просто не допускают иной интерпретации, кроме той, какая вытекает и обусловливается как обстоятельствами текущих событий, так и общим направлением внешней политики СССР в этот период.

Кризис сталинского правительства начался еще до того, как скончался Сталин, он совпал с кульминацией «холодной войны». Восхваляемый без меры и внушающий безмерный страх человек, оспаривать решения которого никто не мог, бесспорный повелитель грандиозной страны, человек, возглавляющий широкую мировую коалицию государств и политических сил, этот грозный старец, проводящий большую часть времени взаперти в своей уединенной резиденции под Москвой, все более явно проявлял признаки неспособности осуществлять руководство, и причиной тому была не только старческая немощь. Многое происходило помимо его воли. Если не списывать этого на счет маниакального вырождения его подозрительного характера, о котором так много говорили впоследствии[1], то неизбежно мы должны склониться к первой гипотезе, признав, что признаки кризиса предстают перед нами в большом числе, как только мы бросим взгляд на то, что происходило в советском обществе и в той части мира, которая тяготела к СССР.

После десяти лет международных испытаний, одно другого тяжелее, которые страна победно преодолела, Советский Союз постепенно окреп. Последствия войны и голода отошли в прошлое. Население увеличивалось в результате демографического подъема[2]. Промышленность росла. Из стен высших учебных заведений ежегодно выходило около 200 тыс. выпускников, в дополнение к которым подготавливалось также примерно 300 тыс. специалистов со средним техническим образованием[3]. Все преодолевающая жизненная стойкость народа находилась в противоречии с тем свинцовым колпаком, который послевоенная сталинская политика надела на всю общественную жизнь в стране. Мало кто ясно осознавал это противоречие, и даже эти немногие опасались высказывать свои мысли вслух. Никто не отваживался критиковать ни Сталина, ни его правительство, ни в целом то, что происходило в стране. Исключение делалось только для тех, кому критиковать было положено в официальном порядке. Но и таких было немного, так как в стране царил пропагандистский шум сплошных триумфов. Партийные собрания, заседания Советов и других государственных органов были редкими и формальными: речи, произносимые на них, писались заранее и предварительно контролировались[4]. И все же тяжелая болезнь разъедала страну.

Она охватила область наиболее важную, ради которой советский народ жертвовал всем, даже «последней рубашкой», — военную. ССCP добился быстрого прогресса в преодолении отставания, которое возникло у него в сравнении с Соединенными Штатами в деле /383/ создания ядерного оружия. Когда Вашингтон принял решение paзработать новое водородное оружие, советские ученые сочли себя обязанными сделать то же. И с этой задачей они справились успешно. Первая водородная бомба была испытана американцами в ноябре 1952 г. Но эта установка была еще не приспособлена для доставки к цели, и, следовательно, неприменима практически; первыми изготовили и взорвали бомбу, пригодную для военного использования, советские исследователи. Они это сделали 12 августа 1953 г., опередив своих соперников по ту сторону Атлантики на несколько месяцев[5]. Увеличивались также и обычные вооруженные силы Советского Союза. Они вновь начали расти с момента войны в Корее и к 1955 г. увеличились с 2,8 до 5,7 млн. человек.

Но советская военная мысль оказалась неспособной адекватно реагировать на революцию, которая происходила в средствах ведения войны. Она оперировала все еще понятиями классической войны, не учитывая новых проблем, вставших в результате возникновения ядерного оружия. Доктрина остановилась в своем развитии на опыте периода второй мировой войны, который к тому же анализировался весьма осторожно. Ни один военный эксперт не решился вскрыть причины поражения на первом этапе войны; более предусмотрительный подход определил изучение исключительно наступательных операций, увенчавшихся успехом. Не была предпринята какая-либо попытка воссоздать историю войны во всем ее объеме. Существовал ряд работ Сталина, и от них никто не смел отклониться. Военные специалисты, таким образом, продолжали пренебрегать проблемой «внезапной атаки», которая занимает очень большое место в современных условиях в создании военной угрозы. Заявление Сталина о том, что новое оружие не меняет характера современной войны, парализовало возможность более глубоких исследований. Методы боевой подготовки и обучения оставались теми же, что и в доатомную эпоху[6].