Джузеппе Боффа - История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

67. Ю. Черниченко. Колос юга. – «Новый мир», 1969, №8, с. 221–222.

68. Пленум Центрального Комитета. 19–23 ноября 1962, с. 59.

69. Обширная документация этой дискуссии существует на итальянском языке. См. V.С. Nemcinov. Valore sociale е prezzo pianificato. Roma 1977; Liberman, Nemсinov, Trapeznikov e altri. Piano e profitto nell'economia sovietica. Roma, 1965; La riforma economica nell'URSS. Roma, 1969, Oleg Antonov. La pianificazione sovietica. Firenze, 1968. Синтез двух первых направлений см. A.Levi. Op. cit., p. 180–196; Alec Nove. Stalinismo e antistalinismo nell'economia sovietica. Torino, 1968, p. 136–158.

70. A.H. Малафеев. Указ. соч., с. 367–376.

I. 1 января 1961 г. в СССР была осуществлена денежная реформа чисто бухгалтерскою характера. Был введен «тяжелый рубль». Находящиеся в обращении деньги обменивались из расчета 10:1. В соответствии с этим изменилась заработная плата, цены, вклады в сберегательных кассах.

II. Для того чтобы выполнить обещание, руководители Рязани приказали забить на мясо и животных-производителей, тайно доставляли скот из соседних областей. Они вызвали глубокий кризис животноводства не только в собственной области, но и на более обширной территории.

В свое время о периоде Хрущева было написано много. Историография СССР в то время пополнилась многими работами. Это было признаком изменения политического климата по сравнению со сталинским периодом. Стало легче изучать СССР. Его посещало все больше иностранцев. Снова начали издавать статистические и другие материалы о жизни общества. Партийные и государственные органы активно функционировали, часто их деятельность была доступной для ознакомления {Между 1959 и 1963 гг. в СССР были опубликованы стенографические отчеты пленумов ЦК партии. См. [I],[II]}. Публикаций стало больше, они стали менее однообразными. В Москве стало выходить 5 исторических журналов вместо одного. То же происходило и в литературе, и экономике. Сталинская традиция секретности сразу не исчезла, так как имела крепкие корни в бюрократии. Однако потребности внутреннего развития предполагали больше информации: чтобы руководить или просто работать и учить все большее число граждан, нужно было лучше знать действительность.

Этому явлению сопутствовало значительное расширение руководящего слоя. Там, где Сталин проводил централизацию, Хрущев — децентрализацию: в администрации, экономике, юстиции, науке. Компетенция местных руководителей в этот период заметно возросла. В первую очередь это можно сказать о первых секретарях союзных республик и областей. Однако акцент на коллегиальный характер руководства вместо дорогого Сталину единоначалия[1] означал, что они должны больше, чем в прошлом, считаться с другими местными органами власти, подчиненными им иерархически, но не лишенными средств влияния.

Даже в руководстве страной власть Хрущева не могла сравниться по масштабам со сталинской. Проведенные реформы и решительное осуждение деятельности Сталина создали определенный психологический барьер против господства одной личности. После разгрома оппозиции в 1957 г. правление Хрущева стало единоличным. Однако даже тогда, когда его главенство было неограниченным, у него не было неограниченной власти. Некоторые исследования, проведенные вне СССР, подтверждают, что хотя он и принимал авторитарные решения, но не был волен делать все, что хотел, потому что наталкивался на препятствия, сопротивление, в некоторых случаях — оппозицию, постоянные ограничения[2]. Казуистика, как она ни интересна, не может нам помочь при изучении этого слабо документированного периода. Важнее установить сущность этой новой политической реальности. /495/

Новое внутреннее соотношение сил можно прекрасно проиллюстрировать одним примером. Хрущев задумал реформу армии и сказал об этом в 1960 г. в той же самой речи на сессии Верховного Совета, в которой объявил о сокращении вооруженных сил. Он предложил территориальную структуру, то есть частичный возврат к модернизированной концепции народной милиции. Эта концепция была в программах большевиков, и они думали об этом после гражданской войны, но все же создали настоящую армию[3]. Проект встретил ледяной прием и никогда всерьез не воспринимался. О нем упоминали в прессе, но никогда не обсуждали. Военным лидерам пришлось много говорить о роли техники в современной армии и о международной напряженности, чтобы отговорить Хрущева от его проектов или даже просто воспротивиться им. В военных кругах существовали и другие причины недовольства: демобилизованные офицеры с трудом приспосабливались к гражданской жизни, занимая менее престижные и часто хуже оплачиваемые должности. Генералы и маршалы, как мы уже знаем, имели возможность подправить его скромные проекты сокращения и структурно-технической перестройки армии[4].

То, что о разногласиях редко становилось известно, не значило, что их не было в руководящих сферах советского общества. Если трудно точно назвать действующих лиц, то о темах известно из официальных документов. Они совпадают с перечнем старых и новых проблем, которые должно было решить хрущевское руководство. В основном, как видно, они касались социально-экономических вопросов и не всегда носили чисто технический характер.

Постоянным предметом закрытых и публичных дискуссий стало предназначение государственных ресурсов. Их распределение в пользу той или иной отрасли, той или иной области не только обусловливало выполнение ими планов и экономическое развитие в целом, но и затрагивало интересы руководителей предприятий, трудовых коллективов различных районов. То же можно сказать о строительстве предприятий или размещении научных институтов. Если большая часть разногласий, оставалась скрытой в партийных и правительственных учреждениях, то обсуждения разворачивались на сессиях Верховного Совета или пленумах ЦК. И здесь предложения Хрущева не всегда утверждались на практике[5].

Проблема распределения ресурсов становилась еще более щекотливой, когда затрагивала интересы отдельных республик Союза. Вопрос был настолько деликатен, что пришлось впервые в советской практике создать специальный парламентский орган, хотя бы с чисто консультативными функциями, для изучения противоречий между членами Союза. Это — Экономическая комиссия Совета Национальностей[6]. В сущности, этот новый орган никогда не имел реальной власти. Хрущевская децентрализация и создание совнархозов значительно расширили компетенцию периферийных правительств в управлении экономикой каждой республики. Часть этих прерогатив /496/ они сохранили и после смещения Хрущева, когда была восстановлена система министерств[7]. Большие права республик в определенном смысле усилили национализм как реакцию на ослабленный, но не исчезнувший русский национализм, поощрявшийся Сталиным. Он проявился в восхвалении отдельными советскими нациями своего исторического прошлого[8]. Конечно, это несравнимо с сильной волной национальных чувств борющихся колониальных народов. Верно и то, что разные нации Союза с 20-х гг. интегрировались в общие процессы и произошло выравнивание их развития, неизвестное в отношениях метрополий и колоний. Однако национальный вопрос не мог быть сразу решен даже в СССР. Он постоянно возникал в отношениях между республиками.