Джузеппе Боффа - История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

Обстановка на Балканах и в Финляндии была предметом острой дискуссии во время очередного визита Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. Его переговоры с Гитлером и Риббентропом многократно описаны. Оба немецких собеседника пытались обвести советского гостя вокруг пальца, изображая Великобританию как страну уже побежденную и приглашая СССР принять участие в дележе остатков ее империи. СССР должен был направить свои притязания в сторону Персидского залива и Индии. Молотов ответил ледяным безразличием. Ко всем этим предложениям он не проявил ни малейшего интереса. Речь шла лишь о Восточной Европе. Молотов выразил недовольство по поводу действий Германии. Обычно не отличавшийся остроумием, он даже позволил себе поиронизировать на счет Риббентропа, когда оба они вынуждены были спуститься в бомбоубежище в связи с объявленной воздушной тревогой. По этому поводу он произнес одну из немногих получивших известность острот: «Если Англия разбита, то почему мы сидим в этом убежище?»[23]. Визит завершился полной неудачей.

В действительности, когда Молотов направлялся в Берлин, Гитлер уже принял решение о нападении на СССР. По его указаниям уже давно разрабатывались планы вторжения. Фюрер сообщил своим генералам, что они должны продолжать работу над этими планами «независимо от результатов» переговоров с советским представителем[24]. План операции был утвержден им 18 декабря. То был пресловутый план «Барбаросса». Приготовления к агрессии должны были начаться «немедленно» (если не были уже начаты) и закончены к 15 мая 1941 г.[25] Уничтожение России и ее общественно-политического строя всегда было честолюбивым намерением Гитлера; он писал об этом еще на заре своей политической карьеры в «Майн кампф». От своей цели он не отказался и в 1939 г., лишь временно отложил ее /12/ осуществление из предосторожности[26]. Теперь он считал себя достаточно сильным, чтобы перейти от слов к делу.

У советских руководителей, таким образом, было немало оснований для беспокойства. Здесь возникает ряд вопросов. Были ли они осведомлены о планах неприятеля? Были ли в состоянии предугадать их? Пожалуй, ни одна другая проблема не вызывала столь страстных споров в СССР после 1956 г., то есть с тех пор, как деятельность Сталина впервые была открыто подвергнута критике. Споры эти постоянно подогревались не только самим значением этого вопроса в национальном сознании, но и противоречивыми свидетельствами непосредственных участников событий.

Свои решения Гитлер принимал в момент, когда в охваченной войной Европе складывался своеобразный «треугольник»: Германия, находящаяся в апогее военных успехов; Англия, подвергнутая смертельной осаде, и все более изолированный Советский Союз. Анализируя принятые в то время решения, мы не можем подходить к ним с меркой нашей сегодняшней умудренности, когда все карты в игре давно раскрыты. С этой оговоркой мы все же попытаемся сформулировать некоторые оценки.

Главным в немецких замыслах была секретность. По мнению гитлеровских стратегов, именно внезапность — одно из важнейших условий операции, которая должна была сломить советское сопротивление «одним ударом палицы» за считанные недели, от силы — месяцы[27]. Поэтому истинные намерения Гитлера тщательно скрывались. Организованная кампания дезинформации была призвана убедить противника, что целью нацистской стратегии по-прежнему является высадка на Британские острова. На эту кампанию и указывают советские авторы, объясняя трагические просчеты, допущенные Москвой[28]. Оправдание это малоубедительно. Гитлер лишь делал свое дело: задача разоблачения его планов лежала на его будущих жертвах.

Скрыть подготовку агрессии, кстати говоря, было непростым делом. Отношения между Москвой и Берлином ухудшались. Ноты, с помощью которых Советский Союз пытался продолжить переговоры, прервавшиеся после визита Молотова в Берлин, оставались без ответа, напряженность на Балканах нарастала. Особенно трудно было скрывать огромное сосредоточение германских войск на Востоке. Когда же советские деятели уловили смысл действий гитлеровцев? По сведениям из влиятельных источников, в том числе от маршала Голикова, в то время главы военной разведки, — в 1940 г., то есть примерно тогда же, когда и американская разведка получила первые сведения на этот счет[29]. К середине года стало известно, что германское министерство транспорта должно представить генеральному штабу доклад о пропускной способности железных дорог при перевозке войск с запада на восток. 25 декабря был получен первый обстоятельный доклад о планах нападения.

Эту секретную информацию начали уточнять с февраля 1941 г., когда приготовления нацистов приобрели более интенсивный характер. /13/ Разведка сообщила, что высадка десанта в Англию отложена до конца войны с СССР[30]. К июлю 1940 г. восходят первые донесения с границы о прибытии новых дивизий. В январе 1941 г. тревожные донесения пограничников участились; выросло и число нарушений советского воздушного пространства самолетами-разведчиками[31]. В марте 1941 г. поступило первое предупреждение по дипломатическим каналам: американское правительство сообщило советскому послу Уманскому имевшиеся у него сведения о планах немцев. С этого момента поток информации резко возрос. Можно, таким образом, утверждать — как утверждает маршал Баграмян вместе со многими другими советскими авторами, — что имелось достаточно данных, чтобы правильно оценить обстановку[32]. Но поступавшая информация воспринималась в Москве скептически. «Не во всем можно верить разведке», — сказал Сталин Жукову, бывшему тогда начальником Генерального штаба, буквально накануне войны[33].

Разумеется, ориентироваться было нелегко. Вместе с приведенными сведениями поступали и другие, говорившие, казалось, о прямо противоположных намерениях Германии. Ведь не случайно некоторые из главных участников событий, например правительство Японии и английская разведка, располагая аналогичной информацией, не сумели предвидеть, какой оборот примут события[34]. Но и это не может служить весомым оправданием для Москвы. Прежде всего потому, что ошибочные заключения Токио и Лондона были в свою очередь сделаны под влиянием поведения СССР. К тому же для Советского Союза просчет неизбежно должен был повлечь за собой роковые последствия. Вот в такие-то мгновения и подвергаются проверке способности вождя. Сталин сумеет проявить себя выдающимся деятелем во время войны. Но не в 1941 г. До самого последнего мгновения он отказывался верить, что Германия действительно готовится напасть на СССР, не закончив сведения счетов с Англией. Советские авторы впоследствии упрекали его в переоценке осторожности Гитлера, в игнорировании того, что авантюрист в нем мог взять верх над государственным деятелем[35]. Это справедливое замечание. Как показали дальнейшие события, решение фюрера было жестом азартного игрока. Сталин — как, впрочем, и японский генеральный штаб — не верил, что нацистский главарь решится ввязаться в войну на два фронта. В то же время он недооценивал другое обстоятельство: его политика после 1937 г. породила впечатление слабости СССР. Сегодня мы знаем, что подготовленные немецкой разведкой и немецким генеральным штабом оценки советской мощи совершенно не соответствовали действительности[36]. Германия дорого заплатила за эту ошибку. Но в тот период ее не избежали и другие правительства, другие военные эксперты.