Алексей Толстой - Стихотворения (сборник)

Стол приносят два гайдука с богатым прибором.

Гостя сажают за стол, а сами становятся сзади.

Странник садится, жует да, глотая, вином запивает,

А королева меж тем бранит и порочит закуску:

"Вы,- говорит,- на нас не сердитесь, мы люди простые.

Муж ушел со двора, так повара оплошали!"

Гость же себе на уме: "Добро, королева, спасибо!

Пусть бы везде на дороге так плохо меня угощали!"

Вот как жили король с королевой, и нечего молвить,

Были они добряки, прямые, без всяких претензий...

Кажется, как бы, имея такой счастливый характер,

Им счастливым не быть на земле? Ан вышло иначе!

Помнится, я говорил, что жители все королевства

Страх короля как любили. Все! Одного исключая!

Этот один был монах, не такой, как бывают монахи,

Смирные, скромные, так что и громкого слова не молвят.

Нет, куда! Он первый был в королевстве гуляка!

Тьфу ты! Ужас берет, как подумаешь, что за буян был!

А меж тем такой уж пролаз, такая лисица,

Что, пожалуй, святым прикинется, если захочет.

Дьяком он был при дворе; то есть если какие бумаги

Надобно было писать, то ему их всегда поручали.

Так как король был добряк, то и всех он считал

добряками,

Дьяк же то знал, и ему короля удалося уверить,

Что святее его на свете нет человека.

Добрый король с ним всегда и гулял, и спал, и обедал,

"Вот,- говаривал он, на плечо опираясь монаха,

Вот мой лучший друг, вот мой вернейший товарищ".

Да, хорош был товарищ! Послушайте, что он за друг

был!

Раз король на охоте, наскучив быстрою скачкой,

Слез, запыхавшись, с коня и сел отдохнуть под дубочки.

Гаркая, гукая, мимо его пронеслась охота,

Стихли мало-помалу и топот, и лай, и взыванья.

Стал он думать о разных делах в своем королевстве:

Как бы счастливее сделать народ, доходы умножить,

Податей лишних не брать, а требовать то лишь, что

можно.

Вдруг шорохнулись кусты, король оглянулся и видит,

С видом смиренным монах стоит, за поясом четки,

"Ваше величество,- он говорит,- давно мне хотелось

Тайно о важном деле с тобою молвить словечко!

Ты мой отец, ты меня и кормишь, и поишь, и кров мне

От непогоды даешь, так как тебя не любить мне!"

В ноги упал лицемер и стал обнимать их, рыдая.

Бедный король прослезился: "Вставай,- говорит он,

вставай, брат!

Все, чего хочешь, проси! Коль только можно, исполню!"

- "Нет, не просить я пришел, уж ты и так мне

кормилец!

Хочется чем-нибудь доказать мне свою благодарность.

Слушай, какую тебе я открою дивную тайну!

Если в то самое время, как кто-нибудь умирает,

Сильно ты пожелаешь, душа твоя в труп угнездится,

Тело ж на землю падет и будет лежать без дыханья.

Так ты в теле чужом хозяином сделаться можешь!"

В эту минуту олень, пронзенный пернатой стрелою,

Прямо на них налетел и грянулся мертвый об землю.

"Ну,- воскликнул монах,- теперь смотри в оба глаза".

Стал пред убитым оленем и молча вперил в него очи.

Мало-помалу начал бледнеть, потом зашатался

И без дыхания вдруг как сноп повалился на землю.

В то же мгновенье олень вскочил и проворно запрыгал,

Вкруг короля облетел, подбежал, полизал ему руку,

Стал пред монаховым телом и грянулся б землю

мертвый.

Тотчас на ноги вспрянул монах как ни в чем не бывало

Ахнул добрый король, и вправду дивная тайна!

Он в удивленье вскричал: "Как, братец, это ты сделал?"

- "Ваше величество,- тот отвечал, лишь стоит

серьезно

Вам захотеть, так и вы то же самое можете сделать!

Вот, например, посмотри: сквозь лес пробирается серна,

В серну стрелой я пущу, а ты, не теряя минуты,

В тело ее перейди, и будешь на время ты серной".

Тут монах схватил самострел, стрела полетела,

Серна прыгнула вверх и пала без жизни на землю.

Вскоре потом упал и король, а серна вскочила.

То лишь увидел монах, тотчас в королевское тело

Он перешел и рожок поднял с земли королевский.

Начал охоту сзывать, и вмиг прискакала охота.

"Гей, вы, псари!- он вскричал.- Собак спустите со

своров,

Серну я подстрелил, спешите, трубите, скачите!"

Прыгнул мнимый король на коня, залаяла стая,

Серна пустилась бежать, и вслед поскакала охота.

Долго несчастный король сквозь чащу легкою серной

Быстро бежал, наконец он видит в сторонке пещеру,

Мигом в нее он влетел, и след его псы потеряли.

Гордо на статном коне в ворота въехал изменник,

Слез на средине двора и прямо идет к королеве.

"Милая ты королева моя,- изменник вещает,

Солнце ты красное, свет ты очей моих, месяц мой ясный,

Был я сейчас на охоте, невесело что-то мне стало;

Скучно, вишь, без тебя, скорей я домой воротился,

Ах ты, мой перл дорогой, ах ты, мой яхонт бесценный!"

Слышит его королева, и странно ей показалось:

Видит, пред нею король, но что-то другие приемы,

Тот, бывало, придет да скажет: "Здравствуй, хозяйка!",

Этот же сладкий такой, ну что за сахар медович!

Дня не прошло, в короле заметили все перемену.

Прежде, бывало, придут к нему министры с докладами,

Он переслушает всех, обо всем потолкует, посудит,

Дело, подумав, решит и скажет: "Прощайте, министры!"

Ныне ж, лишь только прийдут, ото всех отберет он

бумаги,

Бросит под стол и велит принесть побольше наливки.

Пьет неумеренно сам да министрам своим подливает.

Те из учтивости пьют, а он подливает все больше.

Вот у них зашумит в голове, начнут они спорить,

Он их давай поджигать, от спора дойдет и до драки,

Кто кого за хохол, кто за уши схватит, кто за нос,

Шум подымут, что все прибегут царедворцы,

Видят, что в тронной министры катаются все на паркете,

Сам же на троне король, схватившись за боки, хохочет.

Вот крикунов разоймут, с трудом подымут с паркета,

И на другой день король их улицы мыть отсылает:

"Вы-де пьяницы, я-де вас научу напиваться,

Это-де значит разврат, а я не терплю-де разврата!"

Если ж в другой раз придет к нему с вопросом

кухмейстер:

"Сколько прикажешь испечь пирогов сегодня для

бедных?"

- "Я тебе дам пирогов,- закричит король в

исступленье,

Я и сам небогат, а то еще бедных кормить мне!

В кухню скорей убирайся, не то тебе розги, разбойник!"

Если же странник пройдет и его позовет королева,

Только о том лишь узнает король, наделает шуму.

"Вон его,- закричит,- в позатыльцы его, в позатыльцы!

Много бродяг есть на свете, еще того и смотри, что

Ложку иль вилку он стянет, а у меня их немного!"

Вот каков был мнимый король, монах-душегубец.

А настоящий король меж тем одинокою серной

Грустно средь леса бродил и лил горячие слезы.

"Что-то,- он думал,- теперь происходит с моей

королевой!

Что, удалось ли ее обмануть лицемеру монаху?

Уж не о собственном плачу я горе, уж пусть бы один я