Коллектив авторов - Источниковедение

Однако при публикации результатов статистических исследований сохранялась практика манипуляции показателями. Скажем, объемы производства промышленной продукции было принято описывать не в натуральных измерителях (штуках, погонных метрах и т. п.), а в стоимостном выражении. Такая практика упрощала получение средних цифр по отрасли и экономике в целом и в то же время приводила к завышению темпов роста промышленности, поскольку итоговые показатели могли увеличиваться не только из-за интенсификации производства, но и из-за повышения стоимости продукции [462]. Значительный объем данных оставался закрытым, а некоторые важные и давно принятые мировой экономической наукой статистические показатели (валовой внутренний продукт) вообще не рассчитывались до конца 1980‑х годов. Компромиссом между нежеланием власти предавать огласке неудобные с идеологической точки зрения цифры и необходимостью опираться на достоверные сведения при выработке социально-экономической политики стала практика публикации статистических исследований с грифом «Для служебного пользования». Такие материалы рассылались по спискам руководителям ведомств и профильных научно-исследовательских институтов и содержали существенно более подробную картину жизни в стране, чем опубликованные статистические ежегодники.

В целом состояние дел в статистике соответствовало уровню развития экономической науки и общественной мысли: данные собирались качественно и полно в той мере, в какой власть была готова их воспринимать, те же процессы, к осознанию которых правительство было не готово, оставались за рамками статистических исследований.

Периодическая печать, публицистика и художественная литература выполняют в обществе разные функции. Если периодические издания и публицистические сочинения служат структурированию социального пространства, то художественная литература в обычном случае – занятие сугубо частное, как по происхождению, так и по преследуемым целям. И. А. Бродский писал об этом следующее:

Будучи наиболее древней – и наиболее буквальной – формой частного предпринимательства, оно [искусство. – Д. Д. ] вольно или невольно поощряет в человеке именно его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности – превращая его из общественного животного в личность. Многое можно разделить: хлеб, ложе, убеждения, возлюбленную – но не стихотворение, скажем, Райнера Мария Рильке. Произведения искусства, литература в особенности и стихотворение в частности обращаются к человеку тет-а‑тет, вступая с ним в прямые, без посредников, отношения [463].

Объединение характеристик периодики, публицистики и художественной литературы советского времени в одном разделе учебного пособия с идеально-типической точки зрения может показаться противоестественным. Вместе с тем специфика исторической ситуации, сложившейся в России XX в., такова, что подобное объединение становится не только оправданным, но и единственно возможным.

Еще в XIX в. в российской культуре сформировалась интеллектуальная традиция, носители которой рассматривали писательство исключительно как форму общественного служения, отрицая самостоятельное (эстетическое) содержание литературного труда. «Литература, – писал, в частности, Н. А. Добролюбов, – представляет собою силу служебную, которой значение состоит в пропаганде, а достоинство определяется тем, что и как она пропагандирует» [464]. Естественно, такого рода утилитаризм не был единственным направлением отечественной литературной критики [465], однако он был весьма популярен в определенных кругах общества, причем как раз в тех, откуда вышли люди, осуществившие и Февральскую революцию 1917 г., и тем более последующий октябрьский переворот. В итоге социальная значимость стала основным критерием оценки литературного творчества властью, а поскольку власть претендовала на всеобъемлющий контроль над всеми сторонами общественной жизни, то этот критерий качества был навязан и литераторам. Грань между эстетикой и пропагандой оказалась полностью стертой, а попытки писать без оглядки на социально-политический контекст (что было весьма характерно для того же И. А. Бродского) сами по себе превращались в особого рода политический жест. Рассматривать художественную литературу как что-то отдельное от публицистики в такой ситуации нелогично.

Убежденность в наличии у всякого творчества политического содержания обусловила то, что почти сразу же по приходе к власти большевики озаботились установлением максимально плотного государственного контроля над представителями творческих профессий. Для решения этой задачи было создано несколько управленческих инструментов, как сугубо репрессивных, так и призванных поощрять за лояльность. Знание этих инструментов и механизмов их действия необходимо для адекватного понимания как журналистики, так и художественной литературы советской эпохи.

Возникновение и принципы работы советской цензуры

Первым инструментом управления советской творческой интеллигенцией была цензура. Большевистская идеология не требовала обязательной национализации печати, напротив – представителям рабочего класса и «трудового крестьянства» следовало обеспечить максимально широкий доступ к печатному станку. Частные и кооперативные издательства действовали по меньшей мере до конца нэпа, а в дальнейшем допускалась и даже поощрялась издательская деятельность общественных организаций, например Союза писателей СССР. В то же время следовало оградить массы от воздействия «враждебных» и «реакционных» взглядов. Выполнять эту охранительную функцию должна была советская цензура.

История цензуры в Стране Советов началась в первые же часы после переворота 25 октября 1917 г. Во все издательства и типографии Петрограда были назначены комиссары, подчинявшиеся общегородскому комиссару по делам печати. Типографским рабочим (считавшимся априори более сознательными, чем журналисты и владельцы издательств) «предлагалось» не выполнять никаких работ без указания своего комиссара. Издания, от коллективов которых следовало ожидать наиболее упорного сопротивления новым порядкам (а это были большинство авторитетных центральных газет, в частности «День», «Речь», «Биржевые ведомости», «Новое время» и др.), были закрыты, их типографии оцеплены революционным солдатами, а запасы бумаги описаны и арестованы на складах. Так, явочным порядком, сформировалась первая форма цензуры, осуществлявшейся комиссарами на местах.