Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

ТаубеДмитрий Фердинандович (1876-?) — переводчик. Из дворян. Окончил Александровскую военно-юридическую академию. До 1917 г. — офицер Лейб-гвардии первого стрелкового Е.В. полка. С 1918 по 1926 г. служил в Красной Армии. К литературной деятельности обратился в середине 1920-х гг. Первый перевод с французского (роман «Темное дело Грин-парка» А. Галопена) опубликовал в 1927 г. Тогда же принят в Союз писателей. Вероятно, в конце 1920-х гг. был лишен избирательных прав.

ТроповскийЕвгений Наумович (1879–1942) — переводчик, преимущественно с польского языка. Окончил Петербургский университет и Сельскохозяйственный институт. Первый перевод («В катакомбах» Вл. Реймонта) опубликовал в 1897 г. в газете «Волгарь». В 1910-е гг. в его переводе (совместно с М. Н. Троповской) вышло собрание сочинений Ст. Жеромского. Перевел с польского языка работу Г. В. Плеханова «Фердинанд Лассаль (Неизданные материалы)» (Л., 1930).

ФедоровАндрей Венедиктович (1906–1997) — литературовед, переводчик. Основоположник отечественной теории перевода как научной дисциплины. Из дворян. По окончании Государственного института истории искусств (1928) был оставлен в Институте для научной работы. Впоследствии профессор, заведующий кафедрой немецкой филологии Ленинградского университета. Ему принадлежит видная роль в становлении петербургской/ленинградской школы перевода. Переводил сочинения Г. Гейне, И.-В. Гете, Ж.-Б. Мольера, Д. Дидро, Ги де Мопассана и др.

ФишГеннадий Семенович (1903–1971) — поэт, прозаик, киносценарист. Член подпольной коммунистической организации в Херсоне (1918), организатор комсомола в Новороссийске (1920). Литературная деятельность началась в 1922 г. со вступлением в Пролеткульт. В середине 1920-х гг. окончил ГИИИ и ЛГУ. Автор нескольких сборников стихотворений, ряда повестей, очерков, пьес, киносценариев.

ХалмеКарп Ялмарович (1899–1938; расстрелян) — писатель, переводчик. Уроженец г. Гельсингфорса, Финляндия. Состоял в ВКП(б) с 1919 по 1935 г. Входил в состав МОДПиК (член ревизионной комиссии), Всероскомдрам. Арестован по обвинению в шпионаже (http://www.inkeri.ru/rep/peoples/?id=11961). В документах секции указан как «Хальме».

ЧумандринаМария А<���лександровна?> — жена писателя М. Ф. Чумандрина (1905–1940), одного из наиболее ортодоксальных руководителей ЛАПП.

ШлосбергЭсфирь Борисовна (1891–1968) — переводчица с французского языка. Окончила юридический факультет Высших женских курсов в 1915 г. Технический секретарь, затем управделами ЛО ФОСП. Первый перевод (рассказ Г. Фаллады) опубликовала в 1932 г. в журнале «Залп»; в январе 1932 г. принята в секцию переводчиков и по рекомендации руководства ЛО ФОСП кооптирована в бюро секции. Переводила сочинения П. Вайяна-Кутюрье («Несчастье быть молодым», 1935), П. Низана («Аравия», 1935; в соавт. с А. Поляк), А. Додэ («Бессмертный», 1939), Д. Дидро («Монахиня»; в соавт. с Д. Г. Лившиц). Участвовала в подготовке собрания сочинений Р. Роллана («Жизнь Рамакришны», «Жизнь Вивекананды», 1936; в соавт. с А. Поляк), В. Гюго, А. Доде, Э. Золя, Ф. Стендаля.

Созданный под эгидой М. Горького журнал «Литературная учеба» относится к тем явлениям советской действительности, которым сложно подобрать аналог вне времени и географии СССР 1930-х годов. Среди многочисленных кампаний, инициированных советской властью в области культуры — борьба с неграмотностью, атеистическое воспитание, формирование коммунистического быта, эмансипация женщины, политическое и идеологическое образование и т. д. — литературному заочному всеобучу было уготовано особое место. Понятно, что в этом проекте выразилось стремление заполнить вакуум, образовавшийся после разрушения института писательства дореволюционной России. Однако масштаб производства новых литераторов в 1920-е и 1930-е годы явно превысил границы разумного [980].

О том, кем был «человек из народа», неожиданно почувствовавший страсть к литературе, в какой-то мере позволяет судить сохранившаяся переписка читателей с журналом [981]. Просматривая ее, несложно установить некоторые фундаментальные социологические параметры, фиксирующие типичный «образ» героя: его возраст, пол, социальную принадлежность, профессию, экономическое положение, образование, место проживания, отношение к власти, наконец (поскольку речь идет о читателе), его круг чтения. Вместе с тем очевидно, что стремящаяся к жесткости общая классификация никоим образом не передает специфики мерцающих в письмах очень разных персональных историй. Прямо или косвенно читатель сам прекрасно о себе рассказывает, и в этом смысле, чтобы «предъявить» его, достаточно лишь упорядочить эпизоды пестрого повествования, отобрав из всей совокупности текстов наиболее репрезентативное. Отсюда — вынесенное в подзаголовок выражение «портрет в письмах».

Определенного рода социометрическая типичность читательского письма позволяет задаться вопросом об «имплицитном смысле» литературного всеобуча (приблизительно в том значении, какое придавала этому термину М. Дуглас) — не с точки зрения власти, спустившей сверху очередную кампанию по перековке человека, а с точки зрения самого этого человека. Почему и для чего множеству читателей вдруг потребовалось стать писателями? Какой другой, если можно так выразиться, антропологический «интерес» скрывало их стремление выбрать для себя эту социальную стратегию, и как она соотносилась с базовыми практиками человеческой жизни? Разумеется, — если ссылаться на размышления М. Дуглас об «имплицитных смыслах» — «what is actually said in words is only the tip of the iceberg. The unspoken understandings are essential» [982]. Однако некоторые вещи улавливаются даже при первом взгляде на письма читателей «Литературной учебы». После общего обзора мы попробуем их суммировать.

«Литературная учеба» вначале не имела собственного штата сотрудников, ответственных за переписку с читателями. До 1932 года эта обязанность делегировалась отделу литературных консультантов ГИХЛ, который только после реорганизации издательства передали «Литературной учебе» (ед. хр. 246, л. 16). Тем не менее отношение к корреспонденции такого рода как со стороны «Литературной учебы», так и со стороны ГИХЛ всегда было самым серьезным. Ее разбором занимались не менее двадцати консультантов. Отвечая на письма, они обычно вместо имени указывали свой порядковый номер, однако в некоторых случаях — когда завязывалась переписка — предполагалось и личное общение.

О числе читателей «Литературной учебы» отчасти можно судить по тиражам. Судя по указаниям на самом журнале, его первый номер (1930) был напечатан в 20 000 экз. По бухгалтерским документам, он рассчитывался в двух вариантах — 10 000 и 25 000 экз. (ед. хр. 50, л. 1). Второй номер вышел в 10 000 экз. с возможной допечаткой до 20 000. Первые номера за 1931 год выходили в 13 000 экз., на № 4 указано 2500 экз. Затем — 6500, с № 7 — 10 000, позже количество копий возросло до 13 000. В 1934 достигало 10 000.