Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

крестьян — 2;

служащих — 13;

преподавателей — 4;

студентов техникумов и вузов — 6;

научных работников — 4;

окружной прокурор — 1.

Эти цифры не совпадают с картиной, которая реконструируется по другим материалам, но дополняют ее. Писем от крестьян и преподавателей сохранилось больше, от служащих меньше. На точность, правда, ни в каком случае рассчитывать не приходится — данные очень неполны.

Человек из окружной прокуратуры действительно вел переписку с литературной консультацией. Из сохранившегося письма не ясно, какие мотивы заставили его пытать счастья на поприще литературы, однако оно прекрасно передает особенности риторики и антураж профессии: к категоричности стиля добавляется и, что было редкостью, печать на машинке, и «солидная» подпись при отсутствии грамотности.

Буду краток. Очень сожалею о том, что не зная Вашей фамилии, мне человеку, малограмотному, становится трудно, иметь с Вами переписку по вопросам литературной деятельности, т. к. незная с кем имею дело, я вынужден умалчивать о встречающихся у меня по литературной работе — затруднениях, а также умалчивать о основных, весьма интересующих меня вопросах, которые по моему, несомненно могут быть разрешены Редакцией «Лит. учеба». Об этом напишу позднее.

1–2 ноября с. г. мною (вторично) Вам были направлены новые материалы, на которые я до сих пор от Вас не могу получить нужного отзыва. Числа 25/XI, я получил от Вас копию прошлого отзыва, что меня не устраивает. По моему на каждые присланные (новые) материалы, Редакция должна давать совершенно, (судя по материалу) иные отзывы. Я лично не знаю, какая у Вас имеется на этот счет установка, но мне все же становится странным, ограничивать начинающего писателя, одним единственным отзывом, тем самым стеснять его литературный кругозор и не давать ему развиваться, Благодаря Вашему молчанию.

На основе этого я прошу Вас уважаемый товарищ, сообщить мне, на затронутый мною вопрос и по возможности выслать мне, на посланные материалы отзыв.

Жду скорого письменного ответа.

С литературн. приветом — <���подпись> (Антонов)

Мой адрес:

Усть-Абаканск, Хакасской Автономной области, Зап. Сиб. Края,

Хак<���асская> обл. прокуратура А. А. Антонов.

лиц. счет № л/990.

17/XII — 30 года <���…>

Среди прочих выделяется случай начальника химической службы 95 стрелковой дивизии, дислоцировавшейся в Первомайске, письмо которого, напротив, выдержано в восторженных тонах: «…Это то чего нам учащимся писать не хватало». Посылая в консультацию стихи, о себе он сообщает:

<���На бланке военного приказа> 1930 3/4.

Я военный, в литорганизациях не состоял и не состою. Писать начал около 5 лет назад. Статьи и заметки военного характера печатались в прошлом в «Военном вестнике» и «Красной звезде». Рассказы печатались в «Мартене» приложении к «Звезде» (газета — г. Днепропетровск). Много есть начатого, чернового. До сих про писал больше прозой, хотя были попытки взяться за стихи. Экскурсия этого года на Днепрострой и др. места, где я увидел наше строительство, вдохновила писать стихи о качестве и ошибках, которых конечно судить не мне. <���…>

<���Подпись неразборчива>

У.С.С.Р. гор. Первомайск (Голта)

Писем от других представителей нетипичных для подписчиков журнала профессий практически нет — разве что от 44-летнего кустаря-портного И. Ф. Жеребченко (Селидовский район; ед. хр. 249, л. 17–18). Не пользовалась спросом «Литературная учеба» и у руководящих работников заметного ранга. Среди ее читателей, кроме прокурора и начальника химической службы дивизии, самую высокую начальственную должность занимал командир батареи А. Барсков (Томск, 1931; ед. хр. 245, л. 39 об.). Думается, это хороший довод в пользу гипотезы, что профессиональное писательство интересовало советских людей в первую очередь как неожиданная, поначалу кажущаяся легкой, возможность вырваться из социальных низов общества.

«Костяк» читательской аудитории составляли учащиеся, рабочие, крестьяне, скромные служащие, учителя. Скорее комсомольцы, а не члены партии — вопреки тому, что виделось «наблюдателям» из 1930-х годов; но и беспартийные тоже.

Надо сказать, что социальный портрет читателя «Литературной учебы» был воспроизведен в самом журнале еще в 1934 году. М. Рыбникова рисовала его так: «Современный начинающий писатель, тот, к кому обращается „Лит. учеба“, прошел исключительную школу жизни и классового опыта; он был в Красной армии, иногда это участник гражданской войны; начинающий советский писатель, даже молодой по возрасту, застрахован от наивности и легкомыслия, он строитель завода, он борец за колхоз, он чаще всего партиец. Однако литературное его образование невелико. Начитанность сравнительно небольшая» [996].

Начало сознательной жизни большинства известных нам адресантов «Литературной учебы» выпало на послереволюционные годы. Пожалуй, все они действительно определяли свое будущее в системе ценностей нового государства, и тем не менее корреспонденция, сохранившаяся в архиве журнала, выявляет довольно широкий спектр разномыслия и разных оттенков «ереси», от которых, как ни хотелось М. Рыбниковой, молодые авторы уберечься не могли.

Основная стратегия молодых людей, пробующих стать писателями, состояла в пассивной апроприации спускаемых свыше идеологических доктрин в том объеме, который, как предполагалось еще рапповскими установками, необходим для этого. Отклонением от «нормы» можно считать как осторожное сопротивление существующей системе эстетических и идеологических ценностей, так и слишком откровенное артикулирование собственной принадлежности ей.

Редкой следует признать прямую апелляцию к имени вождя — как в послании Дм. Емельянова от 1934 года, приуроченном к очередной перестройке журнала:

Прежде всего «Лит-учеба» должна отказаться от «учености» — сократить до минима пичат<���а>ния не понятных слов вроде: «апофеоз» «сентенцией» «Шедевр» «интерпретацию» «Рутимость» (Все эти слова в отной статье Вальбе «Этапы писательской работы А. П. Чехова»).

Спрашивается, зачем они? В крайнем случае если без них нельзя обойтись — зделайте сноску.

Надо попроще, попроще… оно будет понятнее для широких масс.

Один совет ненада забывать знаменитые слова вождя партии тов. Сталина — только Ленин мог писать сжато просто, ясно и понятно о самых запутанных вещах. <���…>

24/VII 34 г. Дм. Емельянов

Единичны послания, повествующие о деятельности «активиста». В цитируемом ниже письме И. С. Детенкова перемежаются отчет о раскулачивании, забота о превращении этого сюжета в искусство, рьяное стремление служить делу революции и одновременно — вырваться из бесконечного круга карательных акций, доводящих автора до настоящего риторического исступления: