Леонард Гендлин - Исповедь любовницы Сталина

Сталин со злой иронией:

— Вы, Каменев-Розенфельд, собираетесь из обвиняемого переквалифицироваться в обвинителя? Из этого трюка ничего не выйдет. Мы вас спрашиваем вторично: почему вы совершили злодейское убийство и уничтожили руководителя ленинградских большевиков С. М. Кирова? Для чего отравили А. М. Горького, который никому не мешал? Он был виноват в том, что писал нужные для народа книги?

— Я уже во всем сознался. Гражданин Сталин, зачем вам понадобилось устраивать вторичную экзекуцию? У меня нет душевных сил переносить все эти ужасы.

Молотов елейно:

— Лучше поделитесь «творческими планами». Здесь можно свободно говорить. Назовите единомышленников!

Вышинский, актерствуя:

— Товарищ Сталин, можно ли после таких ответов разговаривать с этими людьми на каком бы то ни было политическом языке? Разве мы не вправе говорить с ними только одним языком Уголовного кодекса и рассматривать их как уголовных преступников, как отпетых и закоренелых убийц? Каменев признал, что организация террора была единственным средством, с помощью которого они надеялись прийти к власти, и что именно на базе этой террористической борьбы велись и в конце концов успешно завершились переговоры об объединении между троцкистами и зиновьевцами. Их объединил террор.

— Список лиц, — Каменев ненавидящими глазами посмотрел на себялюбивого прокурора, — при помощи которых мы пытались совершить политический и государственный переворот, имеется у следователей и лично у гражданина Ягоды, который вместе с гражданином Аграновым присутствовал на всех допросах.

Вышинский:

— При каких обстоятельствах вам удалось завербовать гражданина Зиновьева?

Каменев:

— Он всегда находился в оппозиции. Все годы мы стояли на одной платформе.

Вышинский:

— Вы не ответили на вопрос Вячеслава Михайловича Молотова.

Каменев:

— Мы предполагали арестовать гражданина Сталина и членов советского правительства.

Вышинский:

— Арестовать или совершить преднамеренное убийство? Это квалифицируется по-разному! В протоколах допросов имеется другая формулировка! Вы, гражданин Розенфельд-Каменев, собирались убить товарища Сталина и его соратников! Что вы морщитесь? Разве мы искажаем вашу основную мысль? Неужели мы занимаемся мистификацией?

Каменев:

— Нет, вы говорите правильно.

Вышинский:

— Почему вы хотели убить товарища Сталина?

— Гражданин Сталин! — Каменев встал. — Гражданин прокурор! Граждане члены советского правительства! Я чистосердечно сознался в совершенных преступлениях, назвал имена и фамилии соучастников, единственная к вам просьба: сохранить мне жизнь. После долгих раздумий я пришел к убеждению, что политика партии, политика ее руководства победила в том единственном смысле, в котором возможна политическая победа социализма, что эта политика признана трудящимися массами.

Вышинский:

— Это заявление замечательно и по своей беспринципности и по наглому цинизму: именно потому, что политика партии победила, они вели борьбу против ее руководителей.

Каменев:

— Ставка наша на возможность раскола в партии также оказалась бита. Оставалось два пути: либо честно и полностью ликвидировать борьбу против партии, либо продолжать ее, но уже без всякого расчета на какую бы то ни было массовую поддержку, без политической платформы, без знамени, то есть путем индивидуального террора. Мы выбрали второй путь.

Вышинский:

— Розенфельд-Каменев должен был быть более последовательным: если первый путь он назвал путем честного отказа от борьбы, второй путь надо было охарактеризовать как путь бесчестной борьбы бесчестными средствами.

Каменев:

— Мы выбрали второй путь, при этом мы руководствовались бесконечным озлоблением против руководства партии и страны, жаждой власти, к которой мы некогда были близки и от которой были отброшены ходом исторического развития.

Вышинский:

— Как оценить ваши статьи и заявления, которые вы писали в 1933 году и в которых выражали преданность партии? Обман?

Каменев:

— Нет, хуже обмана.

Вышинский:

— Вероломство?

Каменев:

— Хуже!

Вышинский:

— Хуже обмана, хуже вероломства только измена!

Каменев:

— Вы нашли это слово.

Подследственного увели. Ястребом ко мне подлетел Ягода:

— В. А., пожалуйста, дайте подписочку о неразглашении. Сегодняшний допрос Зиновьева и Каменева — государственная тайна.

Я подошла к Ежову, который оживленно о чем-то разговаривал с Ворошиловым и Молотовым. Только теперь заметила, что Николай Иванович слегка, почти незаметно волочит правую ногу. -

— В. А., — сказал Ежов, — все, о чем здесь говорилось, вы должны хорошо запомнить! Главное — поведение на допросе проклятых двурушников Зиновьева и Каменева. Мы вас дополнительно проконсультируем и ознакомим с имеющимися стенограммами.

— Николай Иванович, Ягода требует подписку о неразглашении. Если я ее дам, то не сумею выполнить просьбу товарища Сталина и товарища Жданова.

Ежов засеменил к И. В. и стал ему что-то объяснять. Сталин в присутствии вождей не захотел подчеркивать свое расположение ко мне.

— Если нарком требует подписку у Веры Александровны Давыдовой, — жестко проговорил И. В., — пусть он с такой же просьбой обратится к товарищам Молотову, Ворошилову, Жданову, Ежову, Вышинскому и ко мне!

Ягода прикусил язык.

— Где будем обедать, на даче или в Кремле? — спросил Сталина Ворошилов.

И. В. подозвал Власика. Он распорядился относительно обеда, назвал людей, которых надо пригласить. Я спросила Ежова:

— Н. И., разрешите мне уехать домой?

Вмешался Сталин:

— Вы, товарищ Давыдова, одинаково честно с нами трудились и заслужили хороший обед.

Маленков пригласил меня в свою машину.

На обеде присутствовали: Молотов, Ворошилов, Каганович, Буденный, Ягода, Вышинский, Агранов, Орджоникидзе, Пятаков, Каганович, Хрущев, Карл Радек, Андреев, Шкирятов, Маленков, Поскребышев, Енукидзе, Бухарин.

— Товарищи! — сказал Сталин. — Мы еще раз призываем вас к бдительности, со всей тщательностью необходимо проверить каждого члена партии. Много врагов затесалось в ряды большевистской партии. Назову некоторые цифры: по делу Зиновьева и Каменева арестованы 9 тысяч человек. Массовый террор захлестнул страну. Мы должны на каждое преступление ответить жесточайшим контрударом. Мы не будем возражать против насилия, напомню, что писал в 1922 г. товарищ Ленин: «Суд не должен запрещать террор, но ему необходимо сформулировать мотивы, скрывающиеся за ним, узаконить его в качестве принципа, совершенно просто, без притворства и прикрас. Необходимо дать этому как можно более широкую формулировку» [1] Письмо В. И. Ленина народному комиссару юстиции Дмитрию Ивановичу Курскому. Расстрелян во время сталинских чисток. (Прим, автора.) .