Леонард Гендлин - Исповедь любовницы Сталина

— Понял, гражданин начальник, — безвольно пролепетал Зиновьев.

Сталин спросил:

— Вы хотели нам что-то сказать?

— Гражданин Сталин! — Зиновьев говорил, стоя на коленях. — Простите меня, вспомните, как я прятал у Разлива В. И. Ленина. Вы, как никто, знаете, сколько сил я отдал партии! Я боюсь следователей, они бьют меня, колют иголками, делают прижигание каленым железом. На моем теле нет живого места, меня морят голодом, по ночам не дают стать, в камере стоит кувшин с соленой водой, крысы не дают покоя, я нахожусь в подвальном сыром помещении.

— Хватит болтать! Ваше красноречие нам известно. Мы отвлеклись от основной темы, — перебил Сталин. — Лирики достаточно!

Вмешался Молотов:

— Кто разрешил этому негодяю разыгрывать перед нами гнусный фарс?

— Хорошо, я буду говорить, — еле слышно произнес Зиновьев. — Разрешите выпить стакан горячего чаю?

Принесли чай с бутербродами. Надо было видеть, с какой жадностью голодный человек накинулся на еду.

— Если нас удовлетворят ваши показания, — сказал Вышинский, — получите бульон, курицу, рюмку коньяка, фрукты, свежие овощи.

— Еще такую падаль коньяком поить? — прорычал упитанный, увешанный орденами слесарь — маршал Ворошилов.

Взглянув умоляюще на Сталина, Зиновьев попросился в туалет.

— В штаны давай, сволочь! — пропищал бывший беспризорник Ежов.

Вышинский актерским тоном, но с некоторой укоризной в голосе:

— Подследственный ежедневно подвергается допросам. Николай Иванович, среди нас находится дама, пожалуйста, если можно, без выражений!

— Ничего, пусть учится распознавать врагов, — беззлобно процедил И. В. — Надеюсь, что эта наука нам всем пригодится, как необходимое лекарство во время поноса.

Не. выдержав, я сказала:

— Товарищ Сталин, разрешите мне уехать домой? Я устала.

Вожди повернулись в мою сторону.

— В. А., как же наш уговор? — сказал Жданов.

Пришлось остаться.

Конвой привел Зиновьева. Сталин спросил его:

— Ты будешь говорить по существу или по-прежнему собираешься морочить голову?

— Гражданин Сталин, в чем я должен сознаться?

— В начале допроса ты сказал, что раскаялся в содеянном. Мы хотим знать, о чем идет речь?

— Мы с Каменевым стояли во главе группировки. Большую помощь нам оказывали крупнейшие профессора-троцкисты. Благодаря планомерному отравлению нам удалось ликвидировать председателя ОГПУ Межинского, председателя комиссии советского контроля Куйбышева, писателя Горького. В Ленинграде мы подготовили и осуществили убийство Кирова.

— Назовите всех сообщников! — попросил Вышинский.

— Евдокимов, Смирнов, Бакаев, Мрачковский, Тер-Ваганян, Дрейцер, Рейнгольд, Пикель, Гольцман, Круглянский (псевдоним Фриц Давид), Ольберг Берман-Юрин, М. Лурье, Н. Лурье, секретари Ленинградского обкома партии члены ЦК Чудов, Угаров, Смородин, секретарь Ленинградского областного совета профсоюзов Людмила Шапошникова, Позери, Ксенофонтов. Мы все входили в одну группу.

— Против кого вы готовили террористические акты? — спросил Ежов.

Зиновьев опустил глаза.

— Шкура, когда отвечаешь на вопросы, надо смотреть в глаза! — проревел крошечный маршал.

Бледный, дрожащий Зиновьев собрался с духом:

— Мы собирались ликвидировать Жданова, Ворошилова, Орджоникидзе, Кагановича.

— Путем террористических актов? — заметил Вышинский.

— Да, гражданин прокурор.

— Вы как будто не всех назвали, — бесстрастно процедил Вышинский. Наступила мертвая тишина.

— Мы также готовили убийство товарища Сталина.

— Гражданин Зиновьев, объясните: какова цель ваших террористических актов?

— Мы готовили политический переворот с тем, чтобы захватить власть.

Потерявший самообладание Сталин ринулся к Зиновьеву, вместе с Паукером они скинули его со стула и вдвоем начали топтать сапогами.

— Я не забыл, — брызгая слюной, кричал Сталин, — как ты, собака, вместе с Каменевым 10 и 16 октября 1917 г. умышленно голосовал против вооруженного восстания!

Целуя Сталину сапоги, Зиновьев униженно заглядывал ему в глаза:

— Гражданин Сталин, каждый человек имеет право на ошибки. Маркс и Энгельс тоже ошибались.

Молотов, заикаясь:

— Смотрите, какое ничтожество! Он сравнивает себя с основоположниками марксизма! Товарищи, это же нонсенс!

— Уведите подследственного! — приказал Вышинский конвою. — Накормите Зиновьева обедом по высшей категории и дайте ему вина.

Ягода, обращаясь к Сталину:

— И. В., вы довольны проделанной работой?

— Тебя и твой аппарат будем крепко награждать, довольными останетесь на всю жизнь, — задумчиво произнес Сталин.

Конвой ввел Каменева. Он держался мужественней Зиновьева.

— Мы хотим знать, — сказал И. В., — почему ты, еврей Розенфельд, взял русский псевдоним?

Умный Каменев ответил с грустной улыбкой:

— Ульянов — Ленин, Скрябин — Молотов, Джугашвили — Сталин, Собельсон — Радек, Радомысельский — Зиновьев, Фюрстенберг — Ганецкий, Тер-Петросян — Камо, Цадербаум — Мартов, Гельфонд — Парвус, Бриллиант — Сокольников, Бельтов — Плеханов…

— Зиновьев подделывается под товарищей Маркса и Энгельса, а ты, бандитское рыло, бравируешь именами товарища Ленина и товарища Сталина? — истерически крикнул карлик Ежов. В руках у него оказалась тяжелая плетка с железным утолщением на конце. — Ты мало получил? Еще хочешь?

— Я отказываюсь от дальнейших показаний, — твердо проговорил Каменев. — Отправьте меня в камеру, я объявляю голодовку.

— Товарищ Ежов погорячился, — сказал Вышинский, — он пошутил.

Каменев твердо:

— Пока гражданин Ежов не выйдет из кабинета, я отказываюсь отвечать на вопросы.

— Вы забыли про наш уговор? — медленно проговорил Сталин. — Что ты из себя недотрогу разыгрываешь? Тоже мне целка! Забыл, как в 1933 г. Киров тебе и Зиновьеву помог восстановиться в партии? Вы его уничтожили. Тебе Горький помог, при его содействии тебя назначили директором издательства «Академия». За это вы убрали старого, заслуженного писателя. Мы ничего не забыли! Когда ты был председателем Московского Совета, ты на откуп отдал регенегату Угланову московскую партийную организацию. Ты возомнил, что после смерти Ленина станешь его преемником и повернешь завоевания народа, нашу партию в другую сторону, на путь троцкизма и развернутого капитализма?

Каменев спокойно:

— Гражданин Сталин! Я — подсудимый, нахожусь всецело в вашей власти. Во время последнего разговора в Кремле я признал свои ошибки, принял на себя целый ряд обвинений, вы дали честное слово большевика, что сохраните мне жизнь. Почему на допросе, где присутствуют члены Политбюро, руководители советского правительства, вы разрешаете гражданину Ежову так недостойно себя вести?