Сергей Голицын - Сказания о земле Московской

ежду тем сгущались над Москвою тучи. Долголетняя распря тверских князей, дяди с племянником, не кончилась смертью дяди и гибелью трех племянников от «черной смерти». Оставшиеся двоюродные продолжали враждовать между собой.

Слабейший — князь кашинский — искал поддержки в Москве, а сильнейшим являлся князь Михаил Александрович, из своего малого городка Микулина перебравшийся в Тверь. Был он смел и решителен, но безмерно властолюбив.

В 1368 году, в разгар междоусобицы тверских князей, Дмитрий пригласил Михаила — «зазваша на Москву по целованию любовию» — якобы с целью примирить обе враждующие стороны, а также договориться о разных торговых, порубежных и прочих делах, какие могут возникнуть между добрыми соседями.

Начались переговоры. И тут Дмитрий, хоть возрастом был моложе Михаила, неожиданно предложил тому признать его «старшим братом» и «целовать на том крест». Горячий и гордый Михаил ответил резким отказом. Тогда Дмитрий «поимаша его и бояр его всех и разведоша их розно, и быша в нятьи и в истоме», то есть Дмитрий попросту посадил князя тверского и его бояр под домашний арест по хоромам своих приближенных.

Прибыл тогда в Москву татарский посол, который попытался примирить обоих князей. Михаил, казалось, покорился, уступил, поцеловал крест, и Дмитрий его отпустил.

Но тверской князь не таков был, чтобы прощать унижения. Со злой обидой в сердце уехал он из Москвы в Тверь и тотчас же повелел во всем ему покорному епископу Евфимию «сложить с него крестоцелование». Стал он готовить полки. Но ему было ясно, что одному с Москвой не совладать. Сестра его была замужем за Ольгердом, великим князем литовским, и он поехал в Литву уговаривать своего зятя помочь ему в борьбе с Москвой.

Ольгерд был выдающимся правителем. Осторожный, недоверчивый, хорошо образованный, он говорил на нескольких языках, много времени отдавал государственным делам и при этом никогда ни с кем не советовался. Не только литовские летописцы, но и русские особо отмечали, что он не любил ни охоту, ни пиры, совсем не пил хмельного. А ведь многодневные блестящие охоты с сотнями загонщиков, с собаками, соколами, роскошные пиры с бесчисленными яствами, с винами, брагой, медом любили все повелители прежних времен. Когда Ольгерд собирал войска, никто до последнего дня не знал, в какую сторону и на кого он их поведет. И потому нападения его войск были внезапны и сокрушительны. «Воевал он не только силою, но и мудростью», — говорил про него литовский летописец.

Подобно московским князьям, и Ольгерд мало-помалу собирал, вернее, прибирал к рукам исконные русские земли. Литовцев среди его подданных числилось менее, нежели русичей, сам он говорил и писал по-русски и дважды был женат на русских княжнах. Продолжая политику своего отца Гедимина, захватившего Киев, он за двадцать лет княжения подчинил Литве русские княжества — Черниговское и Брянское; княжество Смоленское целиком зависело от него. Границы его могучего государства подошли к самым рубежам московским.

Война между Москвой и Литвой казалась неизбежной. Но у Литвы был страшный враг на западе — немецкие рыцари. С переменным успехом, в сопровождении неслыханных жестокостей и убийств, много лет длилась война между немецким рыцарским орденом и литовцами; то одни одолевали, то другие, и Ольгерд, связанный врагами на западе, не мог бросить все свои силы на восток.

Он согласился помочь шурину Михаилу тверскому, повел войско на Москву, однако с оглядкой на западные рубежи.

Началась многолетняя, то затухавшая, то вновь загоравшаяся, борьба между Москвой и Литвой. Помощь тверскому князю была для Ольгерда лишь предлогом, чтобы послать рать на Москву. Он лелеял мечту — сокрушить восточного соседа.

В тот год — 1369-й — литовская рать шла к Москве быстро, по пути стороной обходила города и только сжигали посады, по дороге разбили московский сторожевой полк.

Дмитрий, не ожидавший внезапного нападения, заперся в Московском Кремле вместе со своим двоюродным братом Владимиром Андреевичем серпуховским и малым войском.

Подивился Ольгерд и его воеводы на новую белокаменную твердыню; поняли они, что приступом столь высокие и могучие стены не взять, а придется брать долгой осадой и измором. И обложило литовское войско Кремль со всех сторон.

Три дня не прошло, как прискакал к Ольгерду гонец с вестью, что на литовские земли напали немецкие рыцари.

Повелел Ольгерд спешно жечь московские посады и окрестные села; пришлось ему вести свои полки обратно в Литву, по дороге забирали пленных и скот. Записал летописец, что «прежде того столь велико зло Москве от Литвы не бывало на Руси». Дмитрий предвидел, что Ольгерд и тверичи вновь вернутся пустошить московские земли, и весь следующий год собирался с силами. Он хотел упредить врагов. Его полки вторглись в тверские пределы. Михаил убежал в Литву.

Во второй раз Ольгерд повел свое войско на Москву и 6 декабря 1370 года подошел к стенам кремлевским. Но теперь Дмитрий заранее приготовился ко встрече с врагами. С войском он заперся в Кремле, а Владимир Андреевич серпуховской отправился собирать полки по волостям и расположился в Перемышле. Осторожный Ольгерд, узнав о том войске, пошел на переговоры. Договорились не о мире, а о перемирии. Ольгерд просватал свою дочь за Владимира Андреевича и вернулся с войском в Литву, «с многым опасением, озираяся и бояся за собою погони».

Михаил тверской остался весьма недоволен действиями своего осторожного зятя и отправился в Золотую Орду искать нового союзника. А там, пользуясь неурядицами «великой замятни», все большую власть приобретал не хан, а темник (военачальник) Мамай — человек, несомненно, проницательного ума, хитрости и ненасытного властолюбия. Но он не был потомком Чингисхана и потому не мог провозгласить себя ханом, приходилось ему править от имени того или другого слабодушного чингизида. Если же очередной хан пытался выйти из-под его воли, он того хана приказывал тайно умерщвлять и ставил следующего.

В летописях о тогдашних золотоордынских чингизидах говорилось с насмешкой и презрением, что они «не владеаше ничим же и не смеаше (не смели) ничто же сътворити пред Мамаем, но всяко старейшиньство (власть) съдержаше Мамай и всеми владеаше в Орде».

Его, несомненно, не могло не тревожить, что Москва теперь была не та, что прежде, что она разбогатела, расширилась. И поэтому он, долго не раздумывая, дал ярлык на великое княжение тому, кто казался слабейшим, — Михаилу тверскому.