Юрий Акашев - История народа Рос. От ариев до варягов

Применительно к бореальному периоду (ориентировочно 7000–6000 гг. до н. э.) ученые в температурном отношении выделяют области, разделенные линией, проходящей от Кольского полуострова на Урал, к широте 60º с.ш. и далее на Байкал. К северу от этой линии в указанное время климат был намного теплее нынешнего – местами более, чем на 5º С, а к югу – напротив, холоднее. Осадков в северной части территории выпадало тоже больше, чем сейчас, хотя в южной – на 100 мм, а местами на 200 мм меньше. В следующий, атлантический период субарктические леса сместились примерно на 300 км севернее их нынешней полярной границы, а в Восточной Сибири и Северной Америке на несколько сот километров отступила к северу вечная мерзлота. Наиболее теплый и благоприятный в климатическом отношении период, продолжавшийся примерно с 4000 г. до н. э. до 2700 г. до н. э. (позднеатлантическая фаза голоцена), получил название климатического оптимума, или теплового периода [549].

Таким образом, в течение нескольких тысяч лет природа предоставляла людям, живущим в районах Европейского Севера, все условия для развития хозяйства и культуры. Здесь в изобилии росли различные злаки и разнотравье, что стимулировало развитие пастбищного скотоводства.

Следует заметить, что в археологическом отношении Европейский Север изучен пока слабо. Еще в начале пятидесятых годов А.Я. Брюсов, говоря о первичном заселении Севера европейской части СССР, констатировал: «Далее на Север [то есть севернее течения верхней Волги и Среднего Урала. – Ю.А .] пространство оставалось, по-видимому, долгое время незаселенным. По крайней мере…, мы не знаем ни одной стоянки древнее конца (точнее – второй половины) III тысячелетия до н. э.» [550]. Тем не менее, археологические исследования последних десятилетий заставляют отказаться от подобных пессимистических выводов.

Наиболее изученным археологами регионом северной Евразии является Карелия. Исследования, начатые еще в царской России и продолженные в советское время, показали, что территория Карелии была заселена выходцами из более южных районов уже в эпоху мезолита. Благоприятные условия способствовали сохранению на многих мезолитических стоянках Карелии остеологического материала. Эта категория находок была проанализирована в совместной статье Ю.А. Савватеева и Н.К. Верещагина [551]. Судя по их данным, основным занятием населения Карелии в это время была охота, а главным ее объектом – северный олень. Другим важным промысловым животным был лось. Г.А. Панкрушев относит наиболее ранние мезолитические стоянки Карелии к последней четверти X тысячелетия до н. э.; стоянки же с жилищами датируются VII тысячелетием до н. э [552].

Также археологами обнаружены стоянки и в Заполярье [553], которые свидетельствуют о том, что здесь, на местах длительного проживания семейных и семейно-родовых коллективов, постепенно формировались локальные культуры и по мере укрупнения человеческих сообществ и развития хозяйства люди постепенно откочевывали к югу. В.И. Канивец, описывая пещеры, обнаруженные в предгорьях Приполярного Урала и вдоль русла Печоры и ее притоков, отмечает наличие в них инвентаря, указывающего на церемонии приношения жертв, костные останки диких и домашних животных, наконечники стрел и копий, скребки и ножи, осколки керамической посуды и т. д. Все эти находки археологи относят к концу III – началу II тысячелетий до н. э. и предположительно связывают с финно-угорским населением. В то же время они совершенно определенно указывают на возможность унаследования этих вещей от предшествующего периода, то есть финно-угры не были здесь первыми. Помимо останков коров, которые играли огромную роль в хозяйстве древних арьев и постоянно упоминаются в «Ригведе», здесь обнаружены также кости древнейшей дикой лошади, что Н.Р. Гусева считает возможным связать с развитием коневодства у арьев в V–IV тысячелетиях до н. э. [554].

Известный венгерский ученый П. Хайду, подвергая критике тезис Д. Ласло, согласно которому Северное Приуралье в эпоху палеолита и мезолита было непригодным для жилья и незаселенным, отмечает, что этот тезис «ошибочен не только с точки зрения биогеографии: его опровергают приумножающиеся из года в год археологические находки. Ныне, – пишет Хайду, – можно с уверенностью утверждать, что на европейской стороне Северного Урала первобытный человек селился, начиная уже с эпохи среднего и верхнего палеолита (в ряде мест бассейнов Печоры и Камы открыты памятники мустьерской и мадленской эпох). Таким образом, область между Уралом и Камой была издавна обитаема» [555]. Позднее расселение финно-угров по землям Русского Севера в значительной мере скрыло от науки более древнее население Приполярья. Среди ученых укоренилось мнение, что восточные славяне поселяются здесь лишь в конце I тысячелетия н. э. Ученый из ЛосАнджелеса Х. Бирнбаум, опираясь, в частности, на исследование нашего отечественного лингвиста Г.А. Хабургаева, пишет о «завоевании восточнославянскими пришельцами областей, первично заселенных финским населением», о том, что «славянские племена, которые впоследствии стали восточнославянскими (или, еще точнее, которые мы привыкли называть восточнославянскими)», «захватили северо-восточную Европу» [556]. Но расселение русских племен в этом регионе было не началом знакомства росов с северными территориями, а его продолжением, возвратом в те места, которые были освоены их предками еще в древнейшие времена и генетическая память о которых у них никогда не исчезала.

Пользуясь методом лингвистической палеонтологии, уже упоминаемый выше П. Хайду выдвинул теорию, которая опровергает существование непосредственной исторической преемственности между палеолитическим населением Приуралья и финно-уграми. Он пришел к выводу о том, что прародина уральцев (впоследствии разделившихся на финно-угров и самодийцев) в VI–IV тысячелетиях до н. э. локализовалась в Западной Сибири, между нижним и средним течением Оби и Уральскими горами. Областью, где происходит обособление финно-угров, по заключению Хайду, «можно считать ту территорию, где типично сибирский комплекс преимущественно еловых таежных лесов со вкраплениями пихты, кедра и лиственницы встречался в своей северо-западной части с крайне восточными форпостами вяза (выявленными в районе истоков Печоры и Камы). Территория прародины еще не могла быть вытянута далеко в глубь зоны смешанных лиственных лесов, поскольку названия других лиственных деревьев сформировались позднее, в обособившихся группах родственных языков» [557]. В западной части этой же территории происходят и события финно-угорской эпохи (приблизительно до конца III тысячелетия до н. э. Распад финно-угорской общности, отделение от нее финно-пермской ветви и распространение ее все дальше на запад, по мнению П. Хайду, относятся к III–II тысячелетиям до н. э. Такая датировка соответствует данным палеоботаники, согласно которым дуб появляется в истоках Печоры только во второй половине среднего голоцена (заметим, что название дуба служило одним из аргументов у сторонников европейской прародины уральцев); названия пород деревьев, характерных для широколиственных лесов, в финно-пермских языках также возводятся большей частью к этой же эпохе [558]. Таким образом, этническое родство населения лесной полосы между Восточной Прибалтикой и Уралом не является исконным и объясняется не тем, что финно-угры были изначально расселены на всем этом пространстве. «Оно явилось результатом длившейся в течение многих столетий экспансии урало-камского населения на запад и знаменует собой этапы продвижения финно-угорских групп… Финно-угры накатывались все новыми и новыми, разделенными во времени и пространстве волнами, пока не овладели лесной полосой Восточной Европы» [559].