Борис Миронов - Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации
- Название:Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Весь Мир
- Год:2013
- Город:М.
- ISBN:978-5-7777-0551-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Борис Миронов - Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации краткое содержание
Фундаментальные работы Б.Н. Миронова по социальной истории Российской империи и исторической антропометрии вызвали большой интерес российских и зарубежных ученых, а также привлекли внимание широкой читательской аудитории. Новаторские подходы автора вызвали в научной и даже околонаучной среде оживленную дискуссию. Особым вниманием у рецензентов пользуется монография «Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII — начало XX века» (2010 — 1-е изд., 2012 — 2-е изд.). Настоящая книга содержит ответы автора на отзывы, рецензии, статьи своих оппонентов, которые по разным причинам не были опубликованы ранее, либо были опубликованы с сокращениями. В этой книге автор выступает последовательным поборником аргументированной, содержательной и корректной научной критики.
Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Известный эксперт по данной проблеме, А.С. Туманова (П.П. Щербинин по ошибке зачисляет ее вместе с американским историком Дж. Брэдли в свои сторонники) на самом деле утверждает: «методы грубого вмешательства в общественную жизнь не были определяющими чертами стиля руководства губернаторов изучаемого периода», «признание отдельных позитивных сторон организованной самодеятельности общества было характерно даже для самых консервативно настроенных губернаторов дореволюционной России» {83} . В Тамбове на рубеже XIX–XX вв. действовало 69 ассоциаций численностью от нескольких десятков до тысячи членов, проводивших довольно активную общественную работу. Местная коронная власть чутко реагировала на требования местного общества, а если этого не делала, то лишалась должностей. Под давлением общественного мнения правительство отрешило от должности тамбовского губернатора Н.П. Муратова и перевело его в Курскую губернию, где он вновь вступил в конфликт с местным обществом, который закончился аналогичным образом. Что касается контроля со стороны властей за деятельностью общественности, то, по мнению А.С. Тумановой, это было необходимо ради сохранения социального порядка: «Учитывая неподготовленность российского общества к демократии, подтвердившуюся всем ходом исторических событий накануне и после Октября 1917 г., следует признать, что общественная самодеятельность не могла быть совершенно свободной от государства, и неконтролируемый процесс создания и деятельности общественных организаций таил в себе немалую опасность» {84} . [15]
7. Соображения отдельных авторов
Перехожу к ответам на соображения отдельных авторов.
М.А. Давыдов привел, на мой взгляд, неоспоримые аргументы в пользу тезиса о постепенном повышении уровня жизни в пореформенной России. Основываясь на транспортной статистике, он пришел к следующим выводам.
Данные ЦСК и земств преуменьшали размеры сборов хлебов, поскольку так или иначе основывались на опросах крестьян, заинтересованных в их занижении.
«Голодный экспорт» — миф. Соотношение внутреннего и внешнего хлебных рынков в XX в. изменилось в пользу внутреннего. Экспорт хлеба из России увеличивался в конце XIX — начале XX в. прежде всего за счет лишь семи губерний степной полосы, дававших в сумме 82% прироста вывозных перевозок всех хлебных грузов. Эти данные являются также ответом на мнение М.Д. Карпачева о существовании «голодного экспорта».
Общая сумма доходов по ведомству Главного Управления неокладных сборов и казенной продажи питей лишь за 1903–1913 гг. возросла в 1,7 раза; все возраставшая величина перевозок важных потребительских товаров, не являющихся предметами роскоши, свидетельствуют о повышении уровня жизни.
Либеральная часть русской интеллигенции сыграла «фатально-провокационную роль в российской истории». Народническо-марксистские построения, господствующие в научной и общественной мысли в пореформенное время, не соответствовали реальности. Пока мы их не преодолеем, на какой-либо прогресс в изучении социально-экономической истории Российской империи рассчитывать не приходится.
А.А. Куренышев ставит интересный вопрос: куда шли вырученные от продажи русского зерна деньги? Доставалась ли хоть малая толика их крестьянам? Отношение местных цен, по которым крестьяне продавали хлеб, к экспортной цене показывает минимальную долю крестьян в вырученных от продажи зерна денег. В 1901–1914 гг. при продаже ржи доля крестьян составляла 85%, пшеницы — 88%, и овса — 76% (табл. 5).
1901–1905 гг. | 1906–1910 гг. | 1910 г. | 1911 г. | 1912 г. | 1913 г. | 1914 г. | |
Рожь: отношение местных цен к экспортным, % | 78,8 | 88,2 | 78,8 | 83,6 | 88,1 | 88,8 | 90,2 |
Местная, коп. за пуд | 58,4 | 84,8 | 64,0 | 74,0 | 86,0 | 76,0 | 84,0 |
Петербург, коп. за пуд | 77,9 | 101,6 | 87,4 | 94,7 | 104,5 | 91,7 | 99,9 |
Одесса, коп. за пуд | 70,4 | 90,6 | 75,0 | 82,4 | 90,8 | 79,4 | 86,4 |
Пшеница: отношение местных цен к экспортным, % | 83,7 | 89,7 | 83,9 | 99,2 | 90,3 | 84,8 | 91,5 |
Местная, коп. за пуд | 80,2 | 104,8 | 94,0 | 110,0 | 110,0 | 97,0 | 101,0 |
Рига, коп. за пуд | 95,8 | 116,5 | 113,4 | 112,9 | 123,8 | 115,9 | 108,2 |
Одесса, коп. за пуд | 117,1 | 110,7 | 108,9 | 119,9 | 112,8 | 112,6 | |
Овес: отношение местных цен к экспортным, % | 71,0 | 79,4 | 76,7 | 75,6 | 79,0 | 75,0 | 83,1 |
Местная, коп. за пуд | 53,2 | 64,8 | 49,0 | 64,0 | 82,0 | 66,0 | 75,0 |
Петербург, коп. за пуд | 76,2 | 80,8 | 59,1 | 87,1 | 105,1 | 86,3 | 94,9 |
Рига, коп. за пуд | 73,7 | 82,4 | 68,6 | 82,2 | 102,6 | 89,6 | 85,6 |
Учитывая дороговизну провоза от мест производства к портам, прибыль хлеботорговцев следует считать скромной. Львиная доля выгоды от торговли зерном, вопреки широко бытующим представлениям, шла производителям хлеба. Доходы же от русского экспорта хлеба шли преимущественно на нужды индустриализации. Например, в 1907 г. было вывезено хлеба на 431 млн. руб., а ввезено жизненных припасов на 202 млн. Среди последних преобладали товары широкого потребления: чай — на 76,6 мл., зерно и мука (вместе с рисом) — на 28,6 млн., рыба — на 31,1 млн., овощи и фрукты — на 20,9 млн. и т.п. Ввезено машин и оборудования на 69 млн., в т.ч. сельскохозяйственных машин на 18,4 млн. руб. Таким образом, российский импорт состоял на 23,8% из жизненных припасов — это в основном продукты, не производимые в России, на 0,6% — из скота, на 47,6% — из сырых и полуобработанных материалов (металлы, волокно, уголь, кокс, каучук и т.п.), предназначенные для нужд промышленности, и на 28% — из фабрично-заводских и ремесленных изделий, среди которых доля предметов роскоши (ювелирные изделия, экипажи, часы, галантерея и пр.) равнялась лишь 5% {86} .
П.П. Щербинин как будто понимает целесообразность макро- и микроисторических исследований, но большая часть его заметок содержит упреки в том, что в моем макроисследовании не проведены микроисследования, касающиеся военной повседневности. В моем случае военная повседневность выходит за рамки моей книги. В.Б. Жиромская правильно отметила: «войны и их негативные последствия рассматриваются как основное бедствие российского населения»; последствия войны могут оцениваться как в микро-, так и в макроисследовании; это большая и серьезная проблема, заслуживающая специального изучения. Она также верно заметила: не только войны сотрясали нашу страну, и даже при анализе демографических потерь в первую очередь следует уделять внимание политическим и социально-экономическим катаклизмам. П.П. Щербинин, похоже, ничего не хочет видеть и понимать, кроме военного фактора в истории. Это до боли напоминает известную с античных времен притчу о сапожнике и художнике, поэтично рассказанную нам А.С. Пушкиным {87} .
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: