Борис Миронов - Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации

«Не стоило бы сваливать все на PR, якобы зафиксированный в России “с древних времен”. В конце концов, российская власть всегда занималась пропагандой, используя для этого, помимо собственного аппарата, также добровольных помощников». Свести мое объяснение происхождения революции к PR-кампаниям — это искажение моей точки зрения. Пиар же действительно использовался с древних времен.

Кому-то заметки Т.Г. Леонтьевой могут не понравиться, а мне нравятся. Правда, не за глубину анализа, которого там нет, а совсем по другой причине — замечательно, что есть еще в русских селениях женщины, преданные своим супругам, готовые поддержать их в трудную минуту и ради них пожертвовать всем, даже своей репутацией объективного исследователя. Ведь Т.Г. Леонтьева — успешная в карьере женщина: зав. кафедрой и декан исторического факультета Тверского гос. университета и даже кавалер ордена Святой благоверной равноапостольной княгини Ольги III степени.

И.В. Михайлов: Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты

Под стать полемическим заметкам В.П. Булдакова отзыв его друга и соавтора И.В. Михайлова {161} — между прочим, специалиста по критике буржуазных концепций революции {162} . Бессовестный тон и стиль полемики, которые практиковались в советское время по отношению к работам зарубежных историков, И.В. Михайлов полностью воспроизводит в своих заметках. Впрочем, в своих ли? Об этом чуть ниже.

«Название новой книги Б.Н. Миронова вызывает недоумение: “благосостояние… и революции…”. Явный оксюморон. <���…> Я решительно не понимаю, зачем в специальной работе о “благосостоянии” надо было вообще вспоминать о революции?» Странно слышать от сторонника ленинской концепции революции такие слова. Приходится напомнить: согласно ленинской теории революции, резкое обострение нужды и бедствий трудящихся масс является одной из трех необходимых предпосылок революции: (1) «низы не хотят», (2) «верхи не могут» жить по-старому, (3) активные выступления широких народных масс {163} . Доказывая, что объективные предпосылки революции 1905 г. созрели, В.И. Ленин писал: «Все пореформенное сорокалетие есть один сплошной процесс раскрестьянивания, процесс медленного мучительного вымирания. Крестьянин был доведен до нищенского уровня жизни: он помещался вместе со скотиной, одевался в рубище, кормился лебедой. <���…> Крестьяне голодали хронически, и десятками тысяч умирали от голода и эпидемий во время неурожаев, которые возвращались все чаще и чаще» {164} . Положение рабочих не лучше: «Тысячи и тысячи людей, трудящихся всю жизнь над созданием чужого богатства, гибнут от голодовок и постоянного недоедания, умирают преждевременно от болезней, порождаемых отвратительными условиями труда, нищенской обстановкой жилищ, недостатком отдыха» {165} . В сотнях, если не тысячах работ, в том числе написанных И.В. Михайловым, «доказывалась» правильность этой точки зрения. И вдруг оксюморон?! Воистину неисповедимы пути Господни. А словечко «оксюморон» из лексикона друга и соавтора.

Уже не упоминаю о том, что в современных социологических теориях революции экономический рост, повышение благосостояния и революция тесно взаимосвязаны (о чем подробно рассказано в моей книге). Но это для критика, вероятно, является высшей математикой, ему совершенно неизвестной, да, видно, и недоступной его пониманию.

И.В. Михайлову «не верится» в возможность повышения благосостояния, или уровня жизни, населения при царском режиме — будто мы находимся в поле религии, а не науки. А как же факты, говорящие о повышении уровня жизни? Факты, противоречащие установкам и стереотипам, обычно игнорируются.

«В чем мораль сочинений Миронова? Гадать не приходится: в России все идет своим чередом под руководством мудрых правителей. Не надо им мешать — только они способны были модернизировать Россию». Русское правительство в XVIII — начале XX в. действительно понимало больше и видело дальше, чем огромное большинство неграмотных подданных. Впрочем, не только русское. Уинстону Черчиллю приписывают выражение: «Лучший аргумент против демократии — пятиминутная беседа со средним избирателем». Это в Великобритании, где уже в 1800 г. 56% населения владели грамотой, в то время как в России — лишь 5%, а в 1913 г. — 40%. Выдающаяся роль государства в процессе модернизации в странах второго и третьего эшелона модернизации (Германии, Японии, Австро-Венгрии, Италии, Испании и др.) — общее правило, а не исключительная особенность России. Государство компенсировало не только недостаток инициативы со стороны народа, часто не понимавшего необходимости реформ и не желавшего их проводить, но и дефицит капитала, образования и культуры, и потому служило тем необходимым рычагом, с помощью которого происходило реформирование страны. Фактически вся история мировой модернизации показывает: первые успешные экономические преобразования проводятся монархическими или авторитарными режимами {166} .

Этот тезис, я уверен, будет интерпретирован моими оппонентами в качестве доказательства моей приверженности авторитаризму. Между тем, многие политологи считают: демократия — наименьшее зло, ибо идеальных способов управления государством не существует. Но всему свое время. Теперь многие сознают: вряд ли в феврале 1917 г. стоило торопиться со свержением монархии, а в октябре того же года — со строительством нового социалистического общества, способного всех удовлетворить и сделать счастливыми. На мой взгляд, самым убедительным доказательством этого является тот факт, что в начале 1990-х гг. свергнутый в 1917 г. строй пришлось реставрировать.

И.В. Михайлов полагает: «Миронов привлек громадный материал, который имеет к собственно социальной истории весьма отдаленное отношение», и объясняет это тем, что «все работы этого автора преследуют политические цели (курсив мой. — Б.М.)». По недоразумению, мягко говоря, а точнее по незнанию, И.В. Михайлов понимает социальную историю «как историю без политики». Приходится напомнить: социальная история в отличие от классической историографии изучает историю не в индивидуальном, а в социальном измерении, историю не отдельных событий, а массовых и явлений и процессов, где индивидуума не видно. Это могут быть социальные, политические, экономические, культурные явления и процессы. Как считал классик социальной истории Ф. Бродель, история в индивидуальном измерении, или событийная история, — наиболее человечная, но и самая поверхностная и обманчивая история, так как изучает краткие и быстрые моменты исторического процесса {167} . Сам он изучал хлебные цены и зарплату, торговлю и транспорт, численность населения и демографические процессы, сельское хозяйство и промышленность, государственное управление и общественные отношения, войны и пиратство, географическую среду и климат, мореплавание и города, образ жизни и питание. У современных социальных историков предмет изучения столь же обширен, в чем можно убедиться, познакомившись с шеститомной «Энциклопедией социальной истории Европы» {168} . Чтобы развеять заблуждение И.В. Михайлова относительно политической ангажированности всех моих работ, рекомендую критику заглянуть на мой сайт, где приведен их список. Напоминаю также: в отличие от него, в партиях не состоял и не состою и наград не имею.