Борис Миронов - Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации

«Знойное африканское солнце сияло над саванной, над зеленой кромкой джунглей и песчаными отрогами Олдурвайского ущелья. То здесь, то там виднелись стада антилоп и жирафов; подобно движущимся холмам бродили гигантские носороги, не боявшиеся даже хозяев саванны — саблезубых тигров и пещерных львов. И где-то здесь, в саваннах и джунглях Восточной Африки, обитали предки людей, обезьяны-австралопитеки, умевшие одинаково ловко лазить по деревьям и передвигаться на двух ногах по земле. Они были низкорослые, коренастые, обросшие шерстью, с темной кожей и мощными челюстями. Они владели страшным для других зверей оружием — дубиной; удар зажатой в длинной руке дубины был подобен удару львиной лапы. Дубина была первым изобретением обезьян на их пути к власти над миром зверей. Затем появились копье и огонь, подарившие им господство над саванной. Размахивая копьями и факелами, стая загоняла обезумевших от ужаса антилоп к обрыву — туда, где, под кручей стояли самые опытные охотники, добивавшие покалеченных животных. Потом на месте побоища разводили костер, жарили на огне целые туши и рвали руками горячее мясо. Насытившись, забирались в свою пещеру и дремали до следующего дня, следующей охоты. Так продолжалось из года в год и из века в век. Менялся климат, с севера наступали ледники, менялась окружающая природа, менялись и сами обезьяны; их руки стали короче, челюсти уменьшились, а голова увеличилась в размерах. Австралопитеков сменили питекантропы, а питекантропов — неандертальцы, но ни те, ни другие не были похожи на людей. Они были ширококостными и очень сильными, со скошенными челюстями и огромным нависающим над глазами валиком. Они оставались обезьянами — хотя эти обезьяны и научились одеваться в шкуры. Лишь чудо могло превратить обезьяну в человека» {464} . [52]

Картина фантастическая: обезьяны пользуются огнем, оружием и одеваются в шкуры, что противоречит данным современной науки. Ученые относят австралопитеков к высшим приматам, по уровню интеллекта мало отличавшихся от обезьян. Они использовали орудия труда не более современных обезьян, т.е. могли подобно шимпанзе и гориллам колоть орехи камнями, использовать палочки для извлечения термитов и спорадически дубинки для охоты. Но они не могли изготавливать орудия, использовать огонь и копья. В отличие от них неандерталец являлся человеком (Homo neanderthalensis), хотя относился к другому виду рода Люди (Homo), чем человек разумный (Homo sapiens). О принадлежности неандертальцев к людям свидетельствует их социальная организация, изготовление и применение каменных орудий труда и оружия, использование огня и погребение умерших. Они строили хижины, использовали обряды охотничьей магии и, предполагается, могли говорить. Школьников и учителей, изучающих историю Древнего мира по учебнику С.Н., можно пожалеть.

«Четыре или пять тысячелетий над предгорьями Двуречья сияло солнце Золотого Века, и пахарь мирно трудился на своей ниве под пение жаворонка. Но в конце концов пришло время невзгод: земледельческие деревни разрослись, и поля уже не могли прокормить крестьян; начались распри из-за земли, и проигравшие были вынуждены уходить куда глаза глядят, на болотистую равнину». Мирный счастливый труд под сияющим солнцем и под пение жаворонка в течение четырех или пяти тысячелетий — это очередная фантазия.

«Появление Частной Собственности открыло дорогу к великим переменам в жизни людей. Родовая община распалась на семьи, и семьи отгородились друг от друга глухими заборами. На смену прежней общности жен и свободной любви пришла суровая семейная мораль. После изобретения плуга семью кормил пахарь-мужчина, поэтому он стал хозяином и господином; женщина постепенно превратилась в служанку и собственность. В одних семьях детей было мало, в других — много, и после разделов отцовской земли участки получались неодинаковыми. В общине появились бедные и богатые. Бедняки не могли кормиться со своих крохотных наделов, они брали зерно в долг у богатых соседей — так появилось ростовщичество. Несостоятельные должники, в конце концов, продавали свою землю заимодавцам и искали пропитания как могли. Многие из них шли работать в храм; храмовые земли теперь возделывались рабочими отрядами из обедневших общинников и чужаков-пришельцев. Некоторые арендовали землю у зажиточных соседей, другие пытались прокормиться ремеслом, становились гончарами или ткачами. В селах появились ремесленные кварталы и рынки, где ремесленники обменивали свои товары на хлеб. Разросшиеся поселки превращались в многолюдные города — и вместе с этим превращением менялся облик эпохи. На смену тихим деревням Золотого Века приходил новый мир — мир городов, в котором соседствовали богатство и бедность, добро и зло, ненависть и любовь. Философы XX века назовут этот мир буржуазным обществом».

Убрав стилистические «красоты», получим в сухом остатке. На смену охоте пришло земледелие, что принесло ужасные последствия — появились заборы и частная собственность; суровая семейная мораль заменила общность жен и свободную любовь; пахарь стал хозяином и господином над женщиной, превратив ее в свою служанку и собственность; по причине разной плодовитости женщин появились бедные и богатые.

Разорившиеся крестьяне создали новый буржуазный мир — мир городов, где соседствовали богатство и бедность, добро и зло, ненависть и любовь. Как все просто, но неясно и, главное, не соответствует научной картине развития общества. Например, земледелие долгое время сочеталось с общественной, в России с общинной, собственностью; города создали отнюдь не разорившиеся крестьяне.

«Время и борьба формировали нравы Железного Века. Сжатие и голод преобразили уютный мир буржуазного общества, на смену тихому накопительству пришла яростная борьба за существование. В Каменном Веке люди объединялись для борьбы — в Железном Веке они сражались за жизнь в одиночку, и потерпевшие поражение умирали от голода рядом с дворцами победителей. В богатых домах было множество рабов и наложниц, и в то время как умирающие лежали на дорогах, из-за глухих стен раздавались звуки музыки: там пировали и веселились. Обнаженные девушки танцевали среди яств и бьющих вином фонтанов». Переход каменного века в бронзовый, а бронзового в железный век изображен настолько искаженно, что и комментировать нечего.

«Буржуазные кварталы Урука дышали благополучием; здесь были сады, пиршественные залы и школы, где учились дети. Буржуазное общество создало искусство, науки и письменность. Буржуазия шумерских городов владела обширными землями, занималась ростовщичеством и торговлей».

«Абсолютная власть царя, государственное регулирование, социальное обеспечение и вместе с тем всеобщая бедность — все эти хорошо знакомые нам черты говорят, что основанная Саргоном Великим Империя была социалистической империей. Никакое другое государство не могло существовать в условиях постоянного голода и войн: голод и войны порождают военную диктатуру и карточную систему. Сжатие, голод и войны всегда порождали социалистические монархии, буржуазная демократия могла существовать лишь во времена сытости. <���…> В III тысячелетии на Ближний Восток пришел голод — и история Востока стала историей социалистических монархий».