Йозеф Томан - Калигула, или После нас хоть потоп

Макрон знал, как Энния нравится Калигуле. Всякий раз, увидев Эннию, он пожирал ее глазами. Стоит ему сделаться императором, и он просто возьмет ее, а его, Макрона, отправит куда-нибудь на край света. Например, в Египет. А может, и в царство Аида. Ничего хорошего в этом нет. Однако события можно предвосхитить: если он сам положит свою жену в постель Калигулы, то удастся сразу убить двух зайцев: он спасет себя от изгнания и будет знать обо всем, что творится в шишковатой башке владыки мира. Но как сказать ей об этом? Макрон слегка колебался и боялся начать.

-- Надо видеть его насквозь, но, разрази меня гром, как к нему подступиться? -- вслух заключил он.

-- Этого тщеславного болвана не так уж трудно окрутить, -- рассмеялась Энния. -- Достаточно сообразительной женщине взяться за дело. Уж она бы им вертела как хотела.

Макрон вскочил. О боги, какая мудрость, да как же здорово вы ей это подсказали! Прямо в точку! Он схватил жену за плечи своими ручищами:

-- Ты бы сумела? О, это мысль, Энния! Пусть Венера озолотит тебя!

Энния вытаращила глаза:

-- О чем ты говоришь, Невий?

Он продолжал как опытный актер, как искушенный гистрион, он сгибался от хохота, он был в восторге от ее сообразительности, как будто это она подала ему блестящую мысль.

-- О, ты это сумеешь, девочка! Ты его поймаешь на удочку!..

-- Невий! -- Она говорила злобно, размахивая белоснежной, расшитой золотом паллой. -- Не шути так глупо!

-- Какие шутки, куропаточка? Ты так хороша, что глаза могут лопнуть. Калигула при виде тебя пыхтит, как кузнечный мех. Ты меня подцепила, а уж этого сопляка тебе подцепить ничего не стоит.

Энния поняла, что Макрон не шутит. Она была оскорблена.

-- И ты отдашь меня на растерзание этому головастому чудовищу? Этому слюнявому коротышке?

Макрон продолжал обдумывать свой план:

-- Я думаю, тебе очень пошел бы пурпурный плащ...

Она завизжала, как будто ее резали:

-- Ты от меня избавиться хочешь, ничтожество! Продать меня, как скотину! Хрипун проклятый!

Она в бешенстве продолжала кричать, и Макрон понял, что шутливый тон тут неуместен. Он повернул дело иначе:

-- Не надрывайся, Энния, послушай лучше. Это не шутка. Если ты будешь умницей, то сможешь сделать для нас обоих великое дело. Ты будешь императрицей...

Он умышленно остановился и подождал.

Если Макрон и был ничтожеством, то Энния немногим ему уступала, все ее благородство разлетелось в прах при слове императрица.

Макрон продолжал горячо:

-- Глупая, думаешь, я не буду потом каждую ночь бегать к тебе на Палатин?

Эниия размечталась, даже улыбнулась. Хитрый Макрон мигом почувствовал изменение в настроении жены:

-- У тебя будет вилла, какой нет ни у кого в Риме.

-- Лучше, чем у Валерии? -- вырвалось у Эннии.

-- В сто раз лучше. Да ведь ты и красивее ее.

Энния подозрительно взглянула на него, и Макрон тут же добавил:

-- Конечно, красивее, честное слово: тебе и быть императрицей. А будешь умницей, так получишь от этого тюфяка письменное подтверждение, прежде чем отправишься к нему в постель.

Заманчиво чрезвычайно, но и срам какой для благородной женщины: собственный муж толкает ее в постель урода с тощими ногами и отвисшим брюхом.

И тут Энния снова раскричалась, грубо, как делывал это и он:

-- Подлец! Свинопас! Сводник проклятый...

Макрон зажал ей рот поцелуем. Она колотила его кулаками, кусала, противилась.

Брякнула металлическая дощечка.

-- Перестань, -- сказал Эннии Макрон и заорал: -- Что там такое?

Раздался голос номенклатора:

-- Благородный сенатор Гатерий Агриппа просит, чтобы ты принял его, господин, по неотложному делу.

-- Пусть подождет. Сейчас я приду! -- крикнул Макрон.

Потом наклонился к жене, ласково потрепал ее по щеке:

-- Подумай, женщина. Вот расправлюсь с этим толстопузым и вернусь за ответом, императрица.

Макрон принял сенатора в таблине, драпировки которого своей зеленью напоминали ему кампанские пастбища. У Агриппы трясся подбородок, когда он поспешно входил, чтобы доказать неотложность своего визита, Макрон даже не встал. Указал гостю на кресло. Гатерий в четвертый раз поклонился, насколько позволяло ему брюхо, и уселся на краешек мраморного кресла. Позади Макрона стоял бронзовый Тиберий. Его прекрасное лицо было молодым, нестареющим. Гатерий благоговейно взглянул на статую водянистыми глазами.

-- Моя любовь и преданность нашему...

-- ...дорогому императору всем известна, -- грубо прервал его Макрон. -- Знаю. К делу, мой дорогой. У меня мало времени.

-- Прости, благороднейший. Я, -- Гатерий говорил прерывисто, -руководимый чувством преданности... мне удалось... то есть я хочу сказать, я случайно раскрыл... о боги, какая низкая жестокость... прости, что я так нескладно...

-- И правда нескладно. Чепуху несешь, дорогой Гатерий. На кого ты хочешь донести?

-- Донести! Донести! -- обиделся толстяк. -- Интересы родины и прежде всего безопасность императора заставляют меня...

-- На кого ты хочешь донести? -- проворчал Макрон.

Гатерий выпрямился в кресле, поклонился в пятый раз, голос его звучал торжественно:

-- На Сервия Геминия Куриона. Он готовит заговор против императора.

Гатерий умолк. Макрон прикрыл глаза под косматыми бровями. Он злился на Гатерия за то, что тот помешал его разговору с Эннией, когда та уже почти согласилась последовать его плану. Но донос на Куриона -- дело немалое. Макрон живо помнил, как Тиберий всыпал ему за Аррунция. А впрочем, не умнее ли развязать руки заговорщикам, чтобы они старика... Нет. В таких делах лучше всего полагаться на самого себя. Курион. И его мятежные друзья Ульпий, Пизон... Подходящий ли теперь момент, чтобы вмешаться и растревожить осиное гнездо? Зачем в решительную минуту вооружать против себя приверженцев Куриона?

Он обдумывал дело медленно, но тщательно.

Макрон решил: он прикажет следить за Сервием Курионом и его друзьями, чтобы знать о каждом их шаге. Потом всегда можно будет либо принять решительные меры. либо затягивать расследование до бесконечности, в зависимости от того, какая сложится обстановка. Человек, в руках которого власть, применяет законы, руководствуясь собственными нуждами.

Он стрельнул глазами в Гатерия. Сухо осведомился:

-- Доказательства?

Залитые жиром глаза Гатерия испуганно забегали. Что же это? Всемогущий пособник императора принял его донос совсем не так, как раньше. Властным, грубым и невоспитанным он был всегда, но при каждом новом имени у него начинали сверкать глаза, иногда он даже потирал руки. А сегодня остался холоден. Я сделал промах? Может быть, даже навредил себе? А если есть что-то в слухах насчет Луция Куриона и дочери этого... Так, отступать поздно. Что сделано, то сделано. Пойти к императору? Напрасный труд. Он меня не примет. Говорят, я ему противен. А кроме того, меня к нему не пустит эта куча навозная.