Сергей Парамонов - История руссов. Держава Владимира Великого

В результате история засоряется тысячами нелепых теорий, утверждений, ложнотолкований. У представителей точных наук иначе, там после того, как ученый сделал ряд крупных ошибок, с ним перестают считаться, и он скоро почти автоматически выбрасывается из среды ученых. У представителей точных наук не может случиться, чтобы, пишучи (допустим, как сравнение) историю Древней Руси в норманистском духе, ученый не сказал, что существуют и антинорманистские школы, не обсудил все «pro» и «contra» и т. д. — этого не может допустить его научная совесть, его научное «credo», у историков это осуществляется легко и безнаказанно.

Причина четвертая: необыкновенная податливость историков давлению сильных мира сего. Когда-то историки вообще представляли собой восхвалителей, конечно за деньги и почести, своих повелителей. В настоящую эпоху, когда мы имеем уже университеты и академии наук, казалось бы, у историков должно бы найтись объективности, хотя бы для изложения того, что было тысячу лет тому назад, но этого нет, и тяжелое наследие до сих пор еще тяготеет над исторической наукой.

Если личное угодничество сейчас уже не имеет столько места, как прежде, имеются другие формы угодничества: политические, национальные, религиозные и т. д. Чего стоит, например, одно религиозное угодничество ренегатов Баумгартена [51], Таубе и других перед католицизмом. А между тем им верят как ученым, хотя они порой спускались до уровня научного мошенничества. Исследования их настолько тенденциозны, что не могут приниматься во внимание истинной наукой.

Чисто политической, т. е. удовлетворяющей интересам немецкого шовинизма, приютившегося у трона в России, была и норманнская теория. Исследуя нашу историю объективно, мы видим, что скандинавы-германцы не сыграли в ней решительно никакой достойной внимания роли. Ни завоевателями, ни организаторами они не были. Они появлялись как наемная военная сила и немедленно удалялись, когда внутренние военные конфликты заканчивались. Во внутренней политике они также никогда никакой роли не играли, мы, например, не знаем ни одного дворцового переворота, в котором скандинавы сыграли бы роль.

Все было выдумано досужими прогерманствующими историками, не желавшими обратить внимание на тот неоспоримый факт, что в иностранных источниках, которые в первую очередь должны были говорить о завоевании Руси, о правах германцев на престол и т. д., нет ни слова об основах норманнской теории [52].

Нигде на Руси скандинавы отдельных поселений не образовывали и скандинавских групп женщин, стариков и детей не было. Были только посетители, или иммигранты, но совершенно в ничтожном числе.

Вся норманнская теория основана только на ложной интерпретации русских летописей. Норманисты совершенно произвольно вставляли или выбрасывали слова, заменяли буквы в словах, меняя тем вовсе смысл, расставляли собственную пунктуацию и т. д., словом, получали то, что хотели получить. Все их писания только куча никуда не годной, исписанной бумаги.

Существует, наконец, особый род искажения исторической истины, удовлетворяющий главным образом личному самолюбию. Он в особенности в употреблении у лиц иностранного происхождения, но получивших образование в России. Эти лица, вернувшись после 1917 г. к себе на родину и зная отлично русский язык, пользуются у себя огромным авторитетом, но направляют свою деятельность в сторону фальсификации истории Руси либо потому, что желают польстить своему национальному шовинизму, либо удовлетворить свое чувство ненависти к тем, кто лишил их теплого, насиженного места. И тот и другой путь доставляет им и славу, и деньги.

Причина пятая, вернее, следствие всех четырех предыдущих, вместе взятых: игнорирование источников, противоречащих норманнской теории. Иоакимовская летопись, заключающая в себе историю Северной Руси до Рюрика, объявлена недостоверной и отодвинута в тень, многие отрывки Никоновской, Тверской и других летописей фактически в историю не включены, самое большее — они приведены с казенной ремаркой: «Происхождение данного известия в этой летописи неизвестно». «Влесова книга», находка которой объявлена в самом начале 1954 г., до сих пор не вызвала достаточно интереса, о ней историки-профессионалы молчат. Почему? Потому что она взрывает все корни их символа исторической веры. Допустим, что «Влесова книга» фальшивка, но это надо доказать! На деле же видим полное безучастие.

Вполне естественно, что, не пользуясь всеми историческими источниками, правдивой истории написать нельзя.

Здесь необходимо сказать о русском летописании. Оно было длительным и сложным процессом, его можно разделить на четыре этапа:

1. Эпоха языческого летописания, эпоха «Влесовой книги». Это летописание, по-видимому, использовано только в самой незначительной мере, ибо последующие летописания были все христианскими и пользование языческими представляло собой религиозное преступление. Не только ссылаться на такой источник, но даже держать его в руках было делом наказуемым. О существовании этого летописания, очевидно, летописцы христиане были осведомлены, но не прямо, а косвенно, через народные предания. Эта эпоха наукой совершенно не изучена, однако она внесет, вероятно, огромные изменения в нашу историю.

2. Эпоха хроники, т. е. погодной записи событий в весьма краткой форме. От этой эпохи остались только следы в южных записях. Эту эпоху мы назвали условно аскольдовой, ибо имеются совершенно точно датированные погодные записи с мелкими, чисто киевскими событиями времен Аскольда. Выдумывать такие известия, как падение больших дождей, налет саранчи и т. д., позднейшим летописцам не имело никакого смысла, такие известия, безусловно, аутентичны.

3. Эпоха перволетописи, эпоха, когда была сделана попытка впервые дать историю Руси, т. е. последовательное и подробное изложение событий, часто с объяснением условий и мотивов действий, и все это уже на фоне всеобщей истории. Эту эпоху следует назвать иоакимовской. Перволетопись, по-видимому, была новгородской, но именно в Иоакимовой записи, все же другие новгородские летописи являются в своей основе только сокращенным изложением несторовской (см. ниже).

Поэтому перволетописцем следует считать Иоакима, а не Нестора, жившего почти сто лет спустя после написания Иоакимовской летописи. Иоаким, будучи епископом († 1030), посланцем Византии, по национальности, безусловно, славянином, ибо только лица со знанием русского языка могли быть посланы для обращения новгородцев в христианство, был несомненно высокообразованным человеком. Отсюда и широкий план летописи, и ссылки на греческие источники, и принятие в основу летосчисления царствование греческого императора, и упоминание о распространении христианства у среднеевропейских и южных славян и т. д.