Сергей Парамонов - История руссов. Держава Владимира Великого

И до сих пор еще находятся историки, подчеркивающие особенно слово «Святой», тогда как другие историки уже издавна присвоили ему и другое, более верное слово «Великий».

Наши историки писали не историю Руси, не историю своего народа, а историю двух династий. Они были придворными историками, и их интересовала не наука, не прошлое своей страны, а «великие» деяния тех, которые их подкармливали.

В центре их внимания был не народ, не нация или, вернее, нации, не родная земля, политая потом и кровью, а личности. Даже в описании личностей все их внимание было уделено только парадной стороне их деятельности, о зле, которое те причиняли своему народу, историки умалчивали либо говорили вскользь или намеками.

Отговариваться условиями цензуры нечего: за границей истинную историю Руси можно было напечатать, и издание (спустимся даже до материальных расчетов) не было бы дефицитным. Главная причина была во врожденной рептильности духа у наших историков.

Только с приходом большевиков стала вскрываться и отрицательная сторона деятельности правителей Руси, но и здесь перегнули палку в другую сторону: в князьях, в царях увидели только кровожадных тиранов, угнетателей ради искусства, которым все человеческое было чуждо. Теперь вместо помады и духов историки стали употреблять только помои и деготь в применении к властителям Руси и их помощникам.

Остановимся для примера на той характеристике, которую дала современная история Николаю I. Что он был порядочной скотиной, в этом не может быть ни малейшего сомнения, но что это был совершенный мракобес, изгонявший всякую свободу мысли, — совершенно неверно: ему было доступно понимание пользы для общества даже едкой сатиры.

Несмотря на сопротивление многих «сильных мира сего», «Ревизор» Гоголя был допущен на сцену. Николай I сам присутствовал на премьере, много смеялся и остался спектаклем доволен. А ведь на спектакле унтер-офицерской вдовой, которая «сама себя высекла», была николаевская Россия! И это понимали все: и царь, и вверху, и внизу. Недаром, уходя из театра, Николай говорил: «Ну, досталось всем, а больше всего мне». Значит, Николай I понимал пользу сарказма Гоголя.

Попробуйте-ка теперь поставить на советской сцене нечто подобное, критикующее советскую власть! Там разрешается не критика власти, а самооплевывание, носящее название «самокритики».

Вообще, Николай I, по-видимому, неплохо понимал литературу и любил театр. Благодаря опять-таки ему самая последняя крыловская басня и вместе с тем самая оригинальная, направленная против судей того времени (что считалось тогда в высшей степени «неблагонадежным»), увидела свет. Пускать в печать ее не решались. На каком-то званом обеде во дворце все пристали к Крылову, чтобы он прочитал что-нибудь из своих неопубликованных произведений. Николай I так хохотал, что «власть имущие» после этого уже без колебаний пропустили басню в печать. Значит, Николаю I было доступно, по крайней мере, чувство юмора.

Известно, далее, что Николай I был очень прост в отношениях с артистами и не играл роли надутого всеми добродетелями деспота, — он нередко ходил за кулисы и часто запросто беседовал с артистами. Однажды за кулисами он обратился к Каратыгину: «Ты, говорят, очень хорошо копируешь меня, а ну, покажи». Каратыгин смутился. «Ну, конфузиться нечего», — сказал Николай.

Тогда Каратыгин принял обычную, чрезвычайно характерную позу и осанку Николая и сказал голосом, чрезвычайно похожим на голос царя, обращаясь к присутствующему тут же министру финансов графу Канкрину: «Послушай, Канкрин, распорядись, пожалуйста, чтобы артисту Каратыгину в этом месяце выплатили двойное жаловенье». Николай I усмехнулся и ничего не сказал. Однако в конверте, полученном Каратыгиным двадцатого числа, была двойная сумма. Значит, у царя Николая I было что-то и человеческое.

Нельзя забывать также и некоторых фактов в отношении декабристов и их жен. Здесь не место говорить об этом подробно, во всяком случае, «народным комиссарам» было кое-чему поучиться у Николая, и прежде всего элементарной гуманности в отношении к людям, совершенно ни в чем не повинным, вся «вина» которых была в том, что они были близки к осужденным.

Невольно вспоминаются и отношения царя к Пушкину. Пушкин, с его болезненным самолюбием и вспыльчивостью, был далеко не безупречен по отношению к иногда совершенно не имеющим отношения к нему людям. Не раз он совершенно выходил из границ и травил своими эпиграммами вовсе неповинных людей, достаточно вспомнить его стихотворение: «Все пленяет нас в Эсфири». Впоследствии он сам глубоко сожалел, что напал на ни в чем неповинную женщину. Николай I многое прощал Пушкину ради его таланта и не раз выказывал себя по отношению к нему довольно порядочным человеком, зная, конечно, отлично, что сам он является объектом едких нападок Пушкина.

Словом, беспристрастной оценки русских властителей мы у русских историков еще не видали. Если они и писали портреты, то на их палитре имелись только две краски: розовая и черная, причем они употребляли либо одну, либо другую. Вследствие этого верного портрета Владимира Великого мы не имеем.

Здесь уместно будет сделать некоторое отступление. На наследство Владимира претендует не только русский, но и украинский народ. Во многих украинских книгах по истории Владимира Великого называют «украинским» князем. Это неверно, так же неверно, как если бы его называли «московский» князь. На деле во времена Владимира ни Москвы, ни Украины не существовало, — была «Руська земля» и населяли ее русины, как они сами себя называли.

Слово «украинец» стало приобретать национальный характер только в XIX и XX вв., до тех пор если оно и употреблялось, то в смысле «житель данной окраины», а этих «окраин» было много. В древних актах и историях Польши, Литвы и России слово «украина» употреблялось по отношению к самым различным окраинам, были «украины» и в Псковской области, и на Волге и т. д. В одном из древнейших переводов Священного Писания одна из «украин» была даже в Галилее!

В соответствии с этим во всех летописях и древних актах слово «украинец», как обозначение национальности, не встречается ни разу, оно явление совершенно новое. Само собою разумеется, что если сами украинцы считают себя совершенно отличным от русских народом, — это их право, но перекрещивать русина Владимира в украинскую национальность нет ни малейших оснований. Владимир родился, жил и умер русином, и перекрещивание его в другую национальность акт оскорбительный и преступный.

Украинцы являются такими же внуками Владимира, как и русские, но есть и разница. Украинский народ не сохранил в своей памяти об эпохе Владимира почти ничего, как и вообще из эпохи первых русских князей.