Сергей Парамонов - История руссов. Славяне или норманны?

Совпадение трех поселений с тремя братьями, приуроченность их имен именно к старому Киеву, свидетельство летописи — все это заставляет смотреть на легенду с большим вниманием, ибо в ней чувствуется историческая действительность.

Также не лишено значения глухое указание летописи о путешествии Кыя в Царьград, о почете, оказанном ему там царем (интересна также ремарка летописца, что который царь принимал Кыя — ему неизвестно, — в легендах таких ремарок не делают). Очевидно, поездка Кыя не была приватная поездка, а поездка представителя, — отсюда и почет, ему оказанный.

Не лишено значения замечание летописи, что Кый хотел осесть на Дунае, но неудачно: местные жители ему этого не позволили, но, мол, место «Киевца» люди знали. В этом указании обращает внимание странное совпадение желаний Кыя и Светослава — не отзвук ли это старинной связи киевских славян с Дунаем?

Все вышесказанное заставляет предполагать, что Кый вовсе не был чисто легендарной личностью — какие-то обрывки воспоминаний дошли до летописца. Именно их скудость и разрозненность и являются доказательством их достоверности; если бы это было фантазией, то ее преподнесли бы читателю летописи в значительно более полной и совершенной форме.

На этот вопрос норманист Н. Т. Беляев (Seminarium Kondakovianum, III, 1929, р. 264) дает в высшей степени тенденциозный и необоснованный ответ. Он пишет: «В Лаврентьевской летописи под 902 годом (“в лето 6411”) стоит: “Игореви же възрастъщю, и хожаше по Олзе и слушаше его; и приведоша ему жену от Пьскова, именем Ольгу”.

У Татищева, в Иоакимовской летописи: “Егда Ингорь возмужа. ожени его Олег, поят за него жену от Изборска… и нарече во свое имя Олга” (с. 35).

Там же указывается, что Ольга была из рода Гостомысла; эта запись отражает предание о княжеском происхождении Ольги, но из другого рода, нежели Скиольдунги. Имя ее и указание на Олега делает вероятным происхождение ее от галоголандских Зэмингов».

Таким образом, Н. Т. Беляев прямо считает вероятным, что Ольга была скандинавка из рода Зэмингов.

Первое: для доказательства происхождения Ольги из Скандинавии Беляев берет не те русские летописи, которые признаны всеми за настоящие, а мифическую Иоакимовскую летопись, опубликование и пользование которой набросило тень на имя Татищева, — настолько она противоречива, сомнительна и апокрифична.

Предпочтение, отдаваемое Беляевым сомнительному источнику, показывает ясно, что Беляев ищет не истину, а то, что он хочет найти. Выводы заранее предопределены его желаниями. С таким подходом к науке, кроме вреда для нее и общества, ничего иного принести нельзя.

Второе: там же, в той же Иоакимовскюй летописи, которую Беляев предпочитает другим источникам, сказано, что Ольга была из рода Гостомысла, т. е. была славянкой, дочерью одного из виднейших старейшин славян того времени. Но и это сведение летописи не нравится Беляеву, и он заявляет, что Ольга была скандинавкой из рода Зэмингов. Трудно понять такую беспардонность в обращении с фактами истории, и приходится удивляться, как такое издание, как «Seminarium Kondakovianum», могло поместить подобную статью. Ведь подобное утверждение ничем не отличается от объяснения того умника, который объяснял, что имя Москва происходит от древнего его основателя «Моооха» и жены его «Ква», а река Яуза от сына их «Я» и дочери «Вза».

Что мы имеем? Единогласное утверждение летописей, что Ольга была родом из Пскова, только Иоакимовская летопись приписывает ей происхождение из Изборска (кстати, не так-то уж и далеко от Пскова).

Как бы то ни было, а все источникиутверждают, что Ольга была родом из Руси. На это Беляеву просто наплевать; не сказавши ни слова,почему он отвергает данные всех летописей, он из того обстоятельства, что Олег назвал Ольгу по своему имени, а сам он был якобы из рода Зэмингов, делает вывод, что, мол, и Ольга была из того же рода.

Доказательность подобного вывода прекрасно иллюстрируется украинской пословицей: «В огороди бузына, а в Кыеви дядько».

Мы не можем заподозрить в Ольге даже примеси скандинавской крови, ибо об этом летописи не преминули бы сказать хоть два слова. Если они молчат, то только потому, что славянство Ольги не подвергается ни малейшему сомнению.

Далее, где логика? Если скандинав Олег, беря в жены Игорю Ольгу, переименовывает ее, — значит, она не была скандинавкой,ибо где видано, чтобы скандинавку переименовывали в скандинавское же имя?! Беляев настолько «прост», что даже не замечает внутреннего противоречия, губящего все его построение.

Наконец, было бы понятно, была бы хоть тень вероятия возможности, если бы сам Олег женился на славянке и переименовал свою жену по своему имени, а тут он переименовывает чужуюжену!

Непонятно, далее, и совершенно непростительно, почему Беляев молчит о том, что некоторые источники указывают, что первоначальное имя Ольги было «Пребрана». Мы ответили за него: потому, что «Пребрана» явно славянское имя, ничего общего с родом Зэмингов не имеющее.

Почему, далее, спрашивается, Беляев молчит о том, что, согласно одному источнику, Ольга была просто дочь перевозчика через реку у Пскова и что знакомство Игоря с ней и состоялось во время одного из перевозов?

Пусть этот рассказ — сентиментальный апокриф, но почему его замалчивать и отдавать предпочтение не другому подобному же апокрифу, а просто выдумке, высосанной из пальца? Ведь это же, в конце концов, недобросовестно. История — это наука, а не поэтическое творчество. Ведь выдумка Беляева о том, что Ольга была из рода Зэмингов, просто фальсификация истории, т. е. своего рода уголовщина против интересов общества. Ни в летописи, ни в одном апокрифе о родстве Олега и Ольги мы не находим ни малейшего намека (за исключением Тверской летописи).

Беляев глух к другому. Ольга была такой скандинавкой, что, имея мужа-скандинава, назвала своего единственного сына не Гаральд, Бьерн или Гакон, а «Светослав»! Напомним, далее, что согласно некоторым апокрифическим источникам, у ней был и второй сын, которого звали «Улеб», т. е. Глеб, — опять-таки не скандинавское имя.

Наконец, что самое замечательное, совершенно не доказано, что сам Олег был из Зэмингов. Свои «доказательства» Беляев связывает с доказательством не меньшей нелепости, что Рюрик Ютландский был одно и то же лицо, что и Рюрик Новгородский.

Беляев делает из Рюрика какого-то Фигаро: «Figaro ci, — Figaro là…» В 862 году Рюрик переезжает со всей Русью в Новгород, а в 867 году «было востание фризов против Рюрика, которое им было усмирено с помощью датчан». Такие противоречия совершенно не смущают Беляева.