Коллектив авторов - Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

Село Китовка находилось в общем владении однодворцев и нескольких помещиков. К началу XIX в. в нем значились 73 двора и 421 душа обоего пола (по данным V ревизии 1794 г.), в том числе однодворческих 22 двора, где проживало 150 душ обоего пола (Там же. Ф. 1355. Оп. 1. Д. 1418. Л. 338 об. — 343). В 1773 г. доля однодворческого населения, видимо, была выше.

П.И. Чалеева, вдова отставного каптенармуса лейб-гвардии Преображенского полка Гавриила Чалеева, жила в Китовке в одной усадьбе с Маркелом Алашеевым и владела участком земли, купленным ею в свое время у отставного капитана Анания Романова. На ту же землю, по ее словам, зарился и Алашеев (РГАДА. Ф. 6. Оп. 1. Д. 484. Л. 18 об.).

Дело Чалеевой показывает некорректность разделения слухов на пессимистические и оптимистические. Слуху о Петре Федоровиче, явно пессимистическому для помещиков, она придает оптимистический оттенок, поскольку самозванец способен выступить орудием ее личной мести.

Здесь в значении «девица», «молодая незамужняя женщина».

Здесь в значении «пустословие» (см.: СлРЯ XVIII. Вып. 2. Л., 1985. С. 72). Так охарактеризованы властями слова помещицы.

Именной указ капитану П. Митусову от 26 мая 1765 г. (Там же. Л. 6). Первоначально Митусову было предписано ехать в арзамасские деревни, но он подал рапорт на имя императрицы (от 10 июня 1765 г.), где сообщал, что ни одной души в Арзамасском уезде не имеет, а испомещен в Переславль-Залесском уезде (Там же. Л. 13 об.). Средства ссыльному выдавались из доходов Коллегии экономии. 7 апреля 1766 г. П. Митусов был окончательно отставлен от службы в чине полковника (Там же. Л. 21, 22).

Так, в декабре 1763 г. приказчик вотчины Н. Алмазова села Караваево Вяземского уезда Федор Тимофеев говорил в ткацкой избе дворовым, что Екатерина «с сего свету Государя и мужа своего свела» (Там же. Д. 2150. Л. 2 об.). См. также дело о жене канцеляриста Нижегородской соляной конторы Устинье Завьяловой и жене боцмана корабельного флота Фёкле Макаровой 1765 г. Боцманша приезжала из Петербурга в Нижний Новгород в гости к отцу. Завьялова спросила ее, правду ли сообщали опубликованные указы, будто Иван Антонович убит, и та ответила, что «принц Иван Антонович подлинно убит по научению какова та афицера». Кроме того, Макарова уверяла собеседницу, что «император Петр Третий подлинно не умирал, а жив, а вместо ево похоронен какой та адъютант. И надобно де к нынешнему Петрову или к Успеньеву дни ожидать перемены» (Там же. Д. 2180. Л. 3–3 об.).

Ср. с делом 1763 г., заведенным в Москве по доносу канцеляриста Коллегии экономии Андрея Иконникова на зятя, прапорщика Коломенского пехотного полка А. Казанцова. Последний утверждал, что якобы Екатерина «супруга своего бывшаго императора Петра Третияго отравила смертельными медикаментами, и она де не верует истинному Богу, а содержит проклятую ересь франк-масонскую, не токмо потаенно, но и многим явно о том при дворе Ея Величества знатным особам…» (Там же. Д. 7044. Л. 9 об.). Иконников был признан умалишенным и сослан в монастырь.

На допросе в Уржумской инвалидной команде Мызников ошибочно назвал крестьянина Никифором Зиновьевым.

Как явствует из экстракта дела, присланного при письме московского главнокомандующего князя М.Н. Волконского генерал-прокурору А.А. Вяземскому от 13 октября 1774 г., И.Ф. Муханову было 48 лет от роду, в службе, а именно в морской, находился с 1737 г., участвовал в сражении со шведским флотом и во время Семилетней войны под Кольбергом, отставлен от службы в 1765 г. «за слабостью здоровья» с майорским чином и инвалидным жалованьем (см.: Там же. Ф. 6. Оп. 1. Д. 478. Л. 2). Эти данные имеют расхождение с Общим морским списком, согласно которому Муханов вступил в службу в 1738 г., просил об увольнении от службы в 1764 г. Про участие в русско-шведской войне здесь нет ни слова (см.: Общий морской список. СПб., 1885. Ч. 2: От кончины Петра Великого до вступления на престол Екатерины II. С. 277).

М.Н. Волконский так охарактеризовал его в письме А.А. Вяземскому: «Человек безграмотной, а лутче сказать — и самой невежда» (РГАДА. Ф. 6. Оп. 1. Д. 478. Л. 1 об.).

Ср. с интерпретацией казни полковника П.М. Чернышева в деле Мызникова (см. выше).

Налицо смешение в молве Н.И. Панина и его брата, генерал-аншефа П.И. Панина, усмирителя восстания.

И.Ф. Муханов заменил Орлова Чернышевым, видимо зная из другого источника, что Орлов больше не в фаворе.

Явное желание опорочить Никонова, представив его свидетелем разглашения, было инкриминировано Муханову в определении генерал-прокурора князя А.А. Вяземского (см.: Там же. Л. 9–9 об.).

После того как Лазарев был освобожден и вернулся в Псков, воевода, видимо, не мог поверить, что государственное преступление обернулось пустым разглашением, поэтому не хотел возвращать отставному прапорщику шпагу и держал его под арестом на квартире (см. доношение П. Лазарева Сенату от 5 сентября 1762 г. — Там же. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2068. Л. 23–23 об.).

В 1764 г. приказчик камергера П.В. Салтыкова, сосланного в деревню за попытки с помощью магии войти в милость императрицы Елизаветы Петровны, донес на своего хозяина, будто тот собирается волшебством приворожить Екатерину II. Донос был признан справедливым, несмотря на заступничество генерал-фельдмаршала графа П.С. Салтыкова, и ссыльному указом объявили внушение о воздержании впредь от таких «богопротивных и недействительных способов» [см.: Смилянская Е.Б. Скандал в благородном семействе Салтыковых: пагубные страсти и «суеверия» в середине XVIII в. // Рычаловский Е.Е. (Ред.) Россия bXVIII столетии. Вып. 1. М., 2002. С. 91–92]. Но в данном случае речь шла об уже уличенном и наказанном преступнике.

См., например, дело 1771 г. (опять-таки столичное) об Алене (Елене) Михайловне Храповицкой, жене генерал-поручика В.И. Храповицкого. Последний, узнав по возвращении из армии, что его жена часто произносила «непристойные слова к оскорблению Ея Императорскаго Величества», и самолично убедившись в этом, написал письмо генерал-прокурору А.А. Вяземскому и попросил отправить ее в монастырь, чтобы ему и его детям «в таковых ея речах не учинилась гибель» (РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2326. Л. 1–1 об.). Поскольку всем было известно о повреждении женщины в уме, Вяземский решил не допрашивать ни обвиняемую, ни свидетелей, а поместить Алену Храповицкую «безысходно» в Казанский Богородицкий женский монастырь (Там же. Л. 10–13). Тем самым мы оставлены в неведении относительно того, в чем заключалось оскорбление величества.