Коллектив авторов - Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

Однако недооценивать возможности местной администрации в использовании служебного положения в своих интересах тоже не стоит. Общеизвестно, что приобретение или расширение собственности, прежде всего земли и крестьян, рассматривалось человеком XVIII века как естественное следствие его служебных усилий. Вводя ограничения на сроки службы воевод на одном месте (от 2–3 лет до 5) и практикуя назначение на воеводские вакансии дворян-помещиков зачастую чрезвычайно удаленных губерний, правительство преследовало цель воспрепятствовать «врастанию» воеводы в управляемый регион. С этой же целью, в попытках ограничить беззаконие и полновластие воевод, правительство издавало указы, запрещавшие воеводам приобретать имения в управляемых ими провинциях или уездах {492} . Среди тульских воевод 1755 года мы, однако, находим одного воеводу (Лопухин в Кашире), официально в своей «сказке» показавшего наличие у него имения в подвластном ему уезде. Хотя большинство воевод являлись собственниками имений в других губерниях, 5 из 10 тульских воевод были одновременно и «местными» помещиками, то есть владели имениями в соседних уездах той же Тульской провинции. На такое владение законы о запрещении не распространялись, что давало воеводам многочисленные выгоды по службе — частые отъезды в свои вотчины, больший контроль за происходившим в родных краях и тому подобное. Вероятное знакомство воевод между собой, а также с чиновниками других канцелярий могло давать дополнительные возможности, о наличии которых мы можем судить опять-таки на примере севского воеводы Салманова.

Во время работы следственной комиссии в Севске одним из Львовых была подана в Сенат челобитная, обвинявшая Салманова в насильственном удержании принадлежащей Львовым крестьянской семьи, на которую была изготовлена поддельная купчая. К челобитной прилагалась копия купчей, из которой следовало, что Салманов якобы купил крестьян у чиновника белгородской канцелярии на имя своего тестя. Львов писал в челобитной, что «сделка» была специально оформлена в отдаленной от Севска уездной канцелярии Курской провинции, воевода которой «Володимер Бакшеев по карачевским своим деревням состоит в команде его Салманова». Далее Львов прибавлял, что это не единственное подобное правонарушение Салманова, так как он в течение своего правления, «хотя по указам воеводам запрещено покупать в том же уезде, купчие брал сильно, а дворяне за страхом бить челом на него боятся и многие Севской провинции помещики и протчие в обидах будут на него воеводу показывать» {493} .

В приведенном примере налицо использование воеводой своих связей не только в другой уездной, но даже и в губернской канцелярии, а также образец взаимоотношений (и отношений зависимости) воеводы-помещика с воеводой уезда, где находились имения первого. Возникновению прочных связей способствовало прохождение воеводами службы в близлежавших уездах. Так, крапивенский воевода Андрей Игнатьев служил до этого назначения воеводой в Епифани; там же успел послужить «по ревизии» веневский воевода Дмитрий Данилов, который был помещиком в Тульском и Крапивенском уездах и не мог не быть знаком с Игнатьевым. Алексинский воевода Фома Хрущов был помещиком Епифанского уезда, а епифанский воевода Иван Чоглоков — алексинским помещиком. Если учесть, что среди чиновников тульских канцелярий более низких должностей и офицеров при подушном сборе также были местные помещики, то круг зависимых друг от друга лиц существенно расширяется, а количество возможностей увеличивается. Мы не располагаем на сегодняшний день документальными свидетельствами корыстного использования воеводами и другими чиновниками Тульской провинции своих служебных связей, но вполне уместно предположить, что и тульские «администраторы» оказывали друг другу разнообразные «услуги». В мемуарах, однако, можно встретить описание «мздоприимства» представителей тульских властей: в частности, А.Т. Болотов описывает тяжбу своей матери в 1751 году, сопряженную с большим количеством «даров» с ее стороны каширскому воеводе {494} . Мы знаем, что этим воеводой был Яков Лопухин, служивший в Кашире по крайней мере с 1742 по 1756 год {495} .

Для дополнения «портрета» представителя власти в провинции небезынтересно обратиться к истории двух офицеров при подушном сборе — служивших в Тульской провинциальной канцелярии прапорщиков Герасима Золотникова и Герасима Голохтионова. Кроме одинаковых имен эти Герасимы имели много общего и в других отношениях: в 1755 году им обоим было уже за семьдесят (70 лет и 72 года), оба происходили из солдатских детей, начинали службу еще при Петре, в 1707 году в Москве, вместе служили в Бутырском пехотном полку и прошли путь от солдата до унтерофицера, вместе были отставлены за старостью и неспособностью к воинской службе в 1746 году, с награждением рангами подпрапорщика и прапорщика. Три года спустя, однако, оба Герасима вновь попросились на службу и были определены, по их собственному желанию и челобитным, в Тулу к подушному сбору {496} . Как мы уже отмечали, должность эта была весьма хлопотной. Общая сумма недобора подушных податей в начале царствования Елизаветы Петровны составила более 5 млн. рублей, и правительство издавало указ за указом с требованием собрать недоимки под угрозой жестоких наказаний неплательщикам. В случае задержки с высылкой денег указами 1742 года поведено было штрафовать как воевод, так и офицеров при подушном сборе и разрешалось держать и тех и других в канцеляриях скованными до уплаты всех податей сполна {497} . Понятно, что должность офицера при подушном сборе была связана с трудностями «выколачивания» недоимок из населения, но также была чревата и ежеминутно грозившими осложнениями по службе, исходившими от воеводского начальства. И тем не менее два престарелых воина добровольно обрекли себя на непосильный труд. Причина, побудившая их забыть о старости и ранах, была проста и банальна — деревень с крестьянами бывшие солдатские дети за свою долголетнюю службу не нажили, а пенсии по старости им не полагалось. Вот они и вынуждены были проситься вновь на казенное довольствие, тем более что у обоих были многочисленные семьи — у Золотникова три сына служили в том же Бутырском полку, причем младшему, только что определенному солдатом, было всего 15 лет; у Голохтионова было четверо сыновей, самому младшему из которых был всего «другой год». Как справлялись со своими обязанностями эти ветераны, нам не известно, характеристик типа «к продолжению службы за старостию непригоден», которыми пестрят более поздние формулярные списки, «сказки» об их службе 1755 года не содержат. Даже при полной недееспособности данных офицеров провинциальный воевода ничего не мог сделать для того, чтобы от них избавиться, — назначенные на должность Герольдмейстерской конторой Сената престарелые офицеры должны были оставаться «на службе», пока по их поводу не поступит новое распоряжение Герольдмейстерства.