Валерий Никоноров - «Свистящие стрелы» Маодуня и «Марсов меч» Аттилы. Военное дело азиатских хунну и европейских гуннов

Сообщается, что гунны шли в атаку cuneatim (букв.: 'клинообразно') (Amm. Marc, XXXI, 2, 8). Очевидно, этот латинский термин подразумевает боевое построение, которое римляне применительно к варварским, прежде всего германским, народам называли cuneus ('клин'), хотя на практике оно представляло собой не настоящий тесно сплоченный клинообразный порядок, а неправильный (с римской точки зрения), глубокий и беспорядочный (рассыпной) строй, атаку которого возглавляли только немногие воины, превосходящие других своим вооружением, знатностью и храбростью {111} 111 Ferrill, 1991. Р. 30; Goldsworthy, 1998. Р. 50, 194. . В военном лексиконе поздней Римской империи, начиная, по крайней мере, с IV в., реальное клинообразное построение называлось «голова свиньи» (caput рогci: Amm. Marc. XVII, 13,9, или caput porcium: Veget. ERM III, 19), причем этот термин прикладывался только к пехотному порядку. Слово cuneus обозначало тогда, прежде всего, тип конного подразделения римской армии {112} 112 Nicasie, 1998. Р. 63 — 64, 110 — 112; Southern, Dixon, 1996, P. 34 — 35, 57, 187, s. v. , атакующее построение которого вовсе не обязательно имело форму клина.

По всей видимости, термин cuneatim у Аммиана Марцеллина соответствует греческому выражению «[атаковать] по клиньям, то есть рассредоточенными отрядами», в «Стратегиконе» Маврикия, византийском военном трактате VI в., как обозначению боевого построения «гуннских» (в широком значении этого этнического определения) народов (Mauric. XI, 2,15 М = XI, 2, 54 D). Присутствующее здесь слово куна (xouva), которое представляет собой несомненную кальку с лат. cuneus, можно понять как обозначение отдельного отряда, сформированного по кровнородственному (племенному или клановому) принципу, подобно отрядам- кунеям у древних германцев. В свою очередь, каждый такой гуннский отряд, с одной стороны, состоял из более мелких подразделений, а с другой стороны, мог входить в состав более крупных тактических соединений, причем численность и тех и других более или менее должна была соответствовать нормам «азиатской десятичной системы».

Аммиан Марцеллин, современник вторжения гуннов в степи Юго-восточной Европы, приводит детальное описание их действий на поле боя:

И [гунны] сражаются, будучи подчас раздраженными, но вступая в битвы клином [под аккомпанемент] разнообразных страшно звучащих криков. И так же как при [их] проворстве они стремительны и неожиданны [в своем появлении], так и, внезапно [и] намеренно рассеявшись, они рассредоточиваются и не соблюдают боевой строй. С ненасытной жаждой убийства несутся они в разные стороны, н из-за [их] чрезмерной быстроты не приходится видеть их атакующими укрепления или грабящими вражеский лагерь. И ты охотно назовешь их самыми неукротимыми воинами из всех [других], потому что издали они [бьются] метательными снарядами с заостренными костями в качестве наконечника стрел, которые с удивительным искусством соединены [с древками] и разнообразно сделаны… а [сойдясь] вплотную, сражаются мечом без оглядки и, уклоняясь от вреда [неприятельских] острий, опутывают врагов брошенными с размаха арканами, чтобы, обвязав члены сопротивляющихся, лишить их возможности усидеть верхом или уйти пешком.

Из этого сообщения можно выделить две основные фазы тактики гуннов, характерные, по крайней мере, для раннего этапа их завоеваний:

1) начальная атака глубокой рассыпной лавиной («клинообразно», см. также: Claud. III, 330–331: «беспорядочно») с массированным обстрелом неприятельских рядов из луков на значительном расстоянии;

2) рукопашный бой, когда гунны, быстро перемещаясь по всему полю сражения, рубились мечами, а при удобном случае накидывали на своих противников лассо.

Другие древние авторы говорят о таком весьма важном тактическом маневре гуннов, как притворное бегство с последующим внезапным возвращением в бой (Claud. III, 331; Zosim. IV, 20,4; ср.: Hier. Ep, 77, 8; Agath. 1,22,1). Эта военная хитрость, вообще весьма характерная для евразийских кочевников, в исполнении гуннов была чрезвычайно эффективной. Во время притворного отступления они метко стреляли с поворотом назад — т.е. использовали прием, известный под названием «парфянская стрела», и не ожидавшие этого враги, уверенные в скорой победе и поэтому ослабившие свое внимание, несли очень значительные потери. В качестве еще одного излюбленного тактического действия гуннов наши источники называют окружение вражеского боевого порядка (Zosim. IV, 20,4; Chron. Gall. P. 652, 52; ср.: Agath. V, 19, 8). Гунны также активно практиковали устройство засад (Iord. Get. 188; Prise, fr. 2 D = 6,1 В; ср.: Claud. V, 270; Agath. III, 18,4–9; V, 18,10), которые они вообще предпочитали открытому сражению. Последнее замечание, вложенное Иорданом в уста послов западноримского императора Валентиниана III к везеготам (Iord. Gel. 188), достойно самого пристального внимания. Действительно, гунны не стремились в бою к близкому контакту с неприятелем. Неслучайно один из наших источников даже утверждает, что они были совершенно не способны к ведению рукопашной схватки (Zosim. IV, 20,4). Стихией гуннов была стрельба по противнику из луков с более или менее прицельной дистанции, в которой они были чрезвычайно сильны. Это полностью соответствовало их менталитету, сформированному под влиянием условий их кочевого бытия. Основу своего материального благосостояния мужчина-гунн создавал за счет добычи, захваченной в ходе разбойничьих набегов. Подстерегающие на этом пути серьезные опасности требовали от него самого пристального внимания к собственной безопасности. Поскольку успех набега зависел, прежде всего, от мобильности его участников, использование ими серьезного (и, естественно, тяжелого) защитного снаряжения было максимально ограничено. Полагаться оставалось только на главное наступательное оружие — сложносоставной дальнобойный лук, умелое употребление которого позволяло избежать близкого и потому крайне рискованного контакта с противником. Прекрасно обученные с детства владеть таким оружием с коня, да еще и на полном скаку, гуннские воины довели до совершенства приемы применения легкой конницы, оснащенной луками, — так в Европу вместе с гуннами пришла тактика эффективного боя на дистанции, унаследованная ими от их предковхунну и использовавшаяся позднее племенами тюркского и монгольского происхождения. Ее важной составной частью было изматывание противника, когда гунны, умышленно избегая рукопашной схватки, в то же время не покидали поле сражения, а постоянно кружили вокруг вражеских боевых порядков и засыпали их тучами стрел.

Именно такую тактику имеет в виду Иордан, когда говорит, что гунны «подчинили аланов, равных им в бою… обессилив частыми стычками» (Iord. Get. 126). Тактика избегания ближнего боя и изматывания противника позволила гуннам одержать верх не только над аланами, но и над «скифами» (= готами), с которыми они, согласно Зосиму, воевали опять-таки «непрерывно» (Zosim. IV, 20,4–5). Готы тем более не могли противостоять гуннам, поскольку вплоть до VI в. они не располагали сколько-нибудь многочисленной кавалерией, а, сражаясь преимущественно в пешем строю, явно мало и недостаточно умело использовали луки и стрелы, чтобы представлять серьезную угрозу для мобильной гуннской кавалерии.