Сергей Войтиков - Высшие кадры Красной Армии 1917-1921

18 мая 1920 года в состав РВСР вернули Сталина и Гусева. Гусев сразу активно включился в работу высшего военного руководства, вернувшись фактически рядовым членом Реввоенсовета Республики. Исполнял приказания Троцкого. Периодически получал запросы председателя РВСР в характерной ультимативной форме вроде: «Я успел лишь бегло ознакомиться с проектом Положения о комиссарах Красной Армии и Флота. Некоторые поправки я наметил в самом тексте. Важнейшие упущения хочу указать здесь отдельно» (далее по пунктам — 1, 2, 3-е. 14 декабря 1921 года. Доклад готовился к X съезду партии); «Прошу сообщить, что сделано фактически для проведения в жизнь приписки частей к советам. Какие дивизии, кроме Петроградской, двух Московских и Тульской уже приписаны к советам. Проведено ли это приказом. Что сделано для проведения самой мысли о приписке» (4 декабря 1921 г.) [640]. В отличие от Гусева, Сталин и в 1920 году упорно игнорировал Троцкого, направляя свои доклады непосредственно Ленину. На заседании Совета обороны 4 июня 1920 года Ленин передал Троцкому телеграмму Сталина о намерениях генерала Врангеля с пометой: «Тов. Троцкий! Надо сообщить Главкому и затребовать его заключение. Пришлите мне, получив его мнение, Ваш вывод на заседании Совета обороны или поговорим (если поздно кончится) по телефону» . Лев Давидович в очередной раз напомнил в ответной записке: обращение Сталина непосредственно к Ленину нарушает «установленный порядок», т.е. субординацию (так как подобные сведения должен направлять Главкому командующий войсками Юго-Западного фронта А.И. Егоров). Ленин предпочёл не понять скрытый упрёк в свой адрес: «Не без [сталинского] каприза здесь, пожалуй. Но обсудить нужно спешно. А какие чрезвычайные меры?» [641]. Всё как всегда: «Я, самодержец, добрый и справедливый, а вот мои министры…». Но дело было не в сталинских «капризах», о которых правоверные партийные историки стали не без удовольствия писать после ликвидации Советского Союза [642], а в установке основателя РКП(б), проводимой наиболее авторитетными лидерами партии.

Примечательно, что свои ценные советы продолжал давать Ленину Михаил Бонч-Бруевич, несмотря на отход от военной работы, и были случаи, когда Ильич прислушивался к его мнению, требуя от Склянского немедленного принятия «ряда точнейших и энергичнейших постановлений РВС» по конкретным вопросам [643]. Система сдержек и противовесов, созданная в 1918 году, работала и когда в ней уже не осталось особой надобности.

Естественно, на высшем военном руководстве сказался Кронштадский мятеж. 7 марта 1921 года Троцкий передал Менжинскому по прямому проводу весьма срочно и секретно: «Командированный Вами т. Севей предлагает для радикальной чистки Балтфлота и Морведа создать особую тройку на правах временного Особого отдела Балтфлота с непосредственным подчинением Москве. В эту тройку могли бы войти Севей, Иоселевич, Деницкий. С другой стороны, Иоселевич считает, что целесообразнее создать пятёрку, включив в неё [Н.П.] Комарова и ещё одного питерца и расширив её полномочия на обследование последних событий в целом. Мне лично кажется более правильным создание временного особого отдела Балтфлота. Так как у него своего аппарата не будет, то надлежит приказать ПЧК и Особому отделу предоставить в распоряжение тройки свой технический аппарат. Прошу срочно сообщить Ваше заключение по поводу обоих предложений. В случае согласия с одни из них мы немедленно отдадим в приказе» [644].

После подавления мятежа 20 марта Троцкий направил почта-телефонограмму в Политуправление армии, копию Оргбюро: «Необходимо в первую голову решительное обновление руководящего коммунистического состава Балтфлота. Ни [помощник по политчасти] т. Кузьмин, ни [начальник Политуправления Балтийского флота] т. Батис, совершенно скомпрометированные событиями во флоте, которых они не предвидели, и последовавшим затем арестом их, не могут вести никакой ответственной службы в Балтфлоте. Прошу выдвинуть подходящих кандидатов и по возможности из числа работников, которые совершенно не были замешаны во внутренней борьбе в Балтфлоте и в то же время отличались бы твёрдостью и имели бы необходимый партийный авторитет» [645]. Батису и Кузьмину Троцкий запретил вступать «в исполнение своих обязанностей впредь до нового распоряжения» [646].

Не позднее 23 марта следует более важное продолжение — подлинник в Оргбюро, копия в ПУР: «Правильная постановка политработы в армии является сейчас вопросом исключительной важности. Нынешний неопределённый режим совершенно недопустим. Необходимо как можно скорее: 1. Назначить постоянного начальника ПУРа, к нему достаточно сильных помощников, близко знающих дивизии, армии и фронты. 2. Назначить начальника ПУБалта. 3. Назначить начальника отрядов особого назначения. 4. Определить состав Реввоенсовета Республики через комиссию по определению состава коллегии наркоматов» [647].

Последствия Кронштадтского мятежа были масштабны — последовала первая чистка партии, затронувшая, в том числе и высшие кадры армии. Так, 18 сентября 1921 года Троцкий, очевидно, не без удовольствия, предупредил Сталина: «Тов. Егорову, командующему ныне Западным округом, грозит, по его сведениям, исключение из партии по перерегистрации. Приблизительные мотивы таковы: интеллигент, бывший подполковник и бывший левый эсер до мятежа… Формально эти данные правильны. Вы ближе наблюдали Егорова в работе и поэтому могли бы высказать своё о нём суждение петроградской комиссии по перерегистрации. Совершенно очевидно, что исключение из партии командующего округом означает его ликвидацию как ответственного военного работника» [648].

25 декабря Троцкий направил совсекретное письмо В.А. Антонову-Овсеенко, А.А. Иоффе, И.С. Уншлихту, Н.П. Комарову и А.Б. Халатову (копию — в Политбюро): «Политбюро постановило отправить немедленно в Кронштадт полномочную комиссию в составе: председателя тов. Антонова-Овсеенко, членов — т. Зофа, т. Уншлихта, т. Халатова (который уже находится в Петрограде) и тов. Комарова (от Петроградского исполкома). Задачи комиссии: на месте поднять неотложные продовольственные, организационные, политические и иные меры, способные разрядить атмосферу и предупредить возможные осложнения в Кронштадте. Общая ответственность возлагается на председателя, ответственность по ведомственному исполнению — на ответственных членов комиссии» [649].

В 1921 году Лев Давидович всячески старался избавиться от дамоклова меча, висящего над его епархией — Иосифа Сталина. Так, 14 января Троцкий в ответ на запрос председателя Комиссии по пересмотру состава коллегий наркоматов при ВЦИК М.П. Томского он назвал членов коллегии РВСР (Троцкого, Склянского, Гусева поверх зачёркнутых Смилги, Каменева, Сталина, Рыкова), а затем указал: «Так как все перечисленные лица достаточно хорошо известны Комиссии при ВЦИК и её председателю, как председателю (так в тексте, Троцкий имел в виду «представителю». — С.В.) ЦК партии, то я затрудняюсь сообщить что-либо дополнительное в смысле их характеристики. За последние месяцы тов. Сталин и тов. Рыков фактически не принимали участия в работе комиссариата…» [650]. Таким образом, Троцкий фактически заявил об игнорировании И.В. Сталиным заседаний Реввоенсовета Республики и отсутствии «следов» его работы в Наркомвоене. Сталин же сказал впоследствии о ситуации 1919–1921 годов: «…именно Троцкий отзывался с фронта [в 1919 г.] за его ошибки на фронтах Колчака и Деникина. Имеется ряд документов, и это известно, всей партии, что Сталина перебрасывал ЦК с фронта на фронт в продолжение трёх лет, на юг и восток, на север и запад, когда на фронтах становилось туго. Я хорошо помню, как в 1920 году требовал от меня ЦК переезда из Харькова в Ростов, где у нас дело обстояло плохо, и когда я настойчиво просил ЦК отменить это решение, указывая на то, что мне пора вернуться в свои наркоматы (в РКИ и в Наркомнац), что в Ростов должен поехать Троцкий, а не я, что мне надоело чистить «чужие конюшни». Я помню так же хорошо, как в том же 1920 году ЦК требовал от меня поездки на польский фронт в момент, когда поляки занимали Киев и Ровно, и несмотря на это, даже после освобождения Киева и Ровно ЦК заставил меня остаться на фронте… в самых важных случаях Гражданской войны, когда дело шло об основных врагах (о Деникине и Колчаке), основные вопросы решались у нас без Троцкого, против Троцкого» [651]. Кто из двух лучших пролетарских революционеров, по версии Владимира Ленина, был правдив в оценках? Как это ни парадоксально — оба. Причём каждый по-своему.